Влад и Людмилочка съездили перекусили и вернулись на место встречи. Девочка все еще играла в песочнице, правда, уже не одна. Толстый карапуз в шортах и панамке составил ей компанию. Две бабушки вели неторопливую беседу на скамейке под раскидистой липой.

– Вот и они.

Влад искоса глянул на светлую машину, остановившуюся чуть позади него.

Все четверо смотрели друг на друга, как будто заново знакомились. В какой-то степени это так и было. Каждый день, приносящий новые события и изменение привычной реальности, делал их другими. Сегодня никто: ни Тина, ни Сиур, ни Влад, ни Людмилочка, – не были точно такими же, как несколько дней назад, даже как вчера. Они менялись – стремительно и необратимо. Этот процесс не поворачивается вспять. Неизвестно, что ожидает их завтра, какие проблемы встанут перед ними, и как они будут их разрешать, – но такими, как прежде, они уже никогда не станут.

Раньше они все были похожи на обычных людей, живущих в неизменяемой действительности, и не подозревающих о том, что мир вокруг них далеко не исчерпывается тем, к чему они привыкли и могут объяснить. Новое понимание – вот что сделало их другими. Каждый из них по-своему, на своем собственном поле боя, очень личном и очень индивидуальном, добыл это понимание. Люди, которые поворачиваются к ветру лицом, ожидая, что он принесет им что-то с собою из звездных странствий, непредсказуемый, как обещание тайны, – рано или поздно получают самый драгоценный дар: дух игры, все более захватывающий, уносящий на своих крыльях в необозримые высоты и неведомые пространства… Туда, где меркнет обыденное, и где не действуют привычные суждения, соглашения и интерпретации.

Этот Дух Игры сделал четверых людей, стоящих в неухоженном старом московском дворе и с новым интересом разглядывающих друг друга, – иными, отличными от проходящих мимо них людей, и от самих себя, какими они были всего несколько дней назад.

Людмилочка, весьма элегантно одетая, с затаенной сумасшедшинкой в глазах; Влад, ощущающий свалившуюся на него ответственность как дар Божий; Сиур и Тина, словно вынырнувшие из глубокого омута на солнечный свет, с оттенком скрываемой страсти на взволнованных лицах…

– Ну что, пошли?

Квартира встретила их затхлым воздухом непроветренного помещения, пыли и застоявшейся в цветочных поддонах воды.

– Постойте здесь.

Сиур прошел по камнатам, заглянул на кухню.

– Как там? – спросил Влад из прихожей.

– Все на месте. Ничего подозрительного не вижу. Проходите сюда, пусть хозяйка посмотрит.

Тина осторожно, стараясь ничего не задевать, ходила по своей квартире со странным чувством подавленности и отчуждения. Как будто после посещения неизвестного, все ее вещи и даже само пространство стали источать флюиды беспокойства и страха. Все вроде стояло на своих местах, все было как всегда… Пыль нигде не тронута. Хотя…

Тина словно почувствовала на себе взгляд, легкое дуновение, еле заметный то ли холодок, то ли жар. Кровь прилила к щекам, когда она обернулась – Евлалия устремила на нее свой томительный взгляд, полный неизбывной тоскливой неудовлетворенности… Портрет стоял немного не так. Тина подошла, подняла его – так и есть. Кто-то сдвигал его с места! Вот след от рамки – он не успел покрыться пылью, как все вокруг.

– Кто-то трогал портрет!

– Ты уверена? – Людмилочка подошла поближе. – Кому он нужен?

– Это ваша мама? Какая странная фотография, – удивился Влад.

– Ну, что вы! Это – известная оперная певица, знаменитая примадонна, Евлалия Кадмина. Она умерла давно. Еще в прошлом веке. Этот портрет вообще не имеет ко мне никакого отношения, – мне его подарил Альберт Михайлович.