Илья густо покраснел, но смолчал. А Кобяков опять засмеялся, и опять желтоватая кожа у глаз собралась в мелкие складки.

— «Странно… — подумал Илья. — Когда смеется, лицо становится злым. Что же он такое?..»

— Ловко у тебя получилось, — говорил Генка, поднимаясь с Ильей по затоптанным ступенькам крылечка. — Мне бы в жизнь не додуматься, чтобы помочь девчонке. Пусть сидят дома, раз тяжело.

Илья покосился на него сверху вниз. Спорить с Генкой тоже не хотелось.

В столовой, которая занимала половину тесового барака, было полно народу. Генка сразу затерялся среди своих знакомых. Не дождавшись его, Илья выбил талоны только себе и встал в очередь у раздаточной. Но простоял минут пятнадцать и почувствовал что-то неладное: очередь не продвинулась ни на шаг. Дивясь, он стал приглядываться, что же происходит. До него стояло человек десять. Он был за здоровым рыжим детиной, который сжимал в потном кулаке кучу талонов. «На весь плотницкий колхоз», — самодовольно объяснил он Илье. Подошел юркий паренек, тоже с кучей талонов, и пристроился в очередь. Детина хотя и ничего не сказал ему, но начал поглядывать на часы и бурчать что-то себе под нос. Тогда паренек перепустил его, и тот очутился перед Ильей.

— Послушай, — вежливо сказал ему Илья. — Выходит, это я тебя пустил.

Паренек стал серьезно доказывать, что Илья ошибается, и призвал в свидетели рыжего детину. Тому что — подтвердил: конечно, стоял.

А время шло.

С таким успехом он мог бы простоять еще час, не вспомни о нем Генка. Увидев Илью все еще в хвосте очереди, Генка взял у него талоны и передал кому-то около окошечка раздаточной.

— Тут год можно стоять, — сказал он и пояснил: — Сплошной блат. Никому уже от него не стало выгодно, и наводить порядок тоже никому не хочется.

Себе Генка взял в буфете стакан мандаринового напитка, сухую котлету и горбушку хлеба. Илья простодушно удивился:

— Неужели наешься?

— Финансы поют романсы, — беспечно сказал Генка и, подумав, добавил: — А вообще-то мы больше не заработали.

— Что ж, теперь я виноват? — спросил Илья, уловив в его словах нечто вроде упрека.

— Кто больше? — не моргнув, сказал Генка. — Еще погоди, что бригадир скажет. Меня она ругать не будет, так и знай.

— Это почему? — недоверчиво спросил Илья.

Генка набил хлебом полный рот и только промычал что-то в ответ.

Он не ошибся. Обед уже подходил к концу, когда в столовую пришла Першина — женщина лет тридцати, по-мужски крепкая, загорелая. Волосы она завязывала на затылке пучком, открывая небольшие уши с розовыми мочками.

Илья искренне залюбовался ею: этакая красавица.

Першина подсела к ним за стол напротив Генки.

— Спроси, что он меня глазами ест? — после некоторого молчания сказала она Генке.

— Что ты ее глазами ешь? — спросил Генка и засмеялся.

Илья засопел от смущения, не решаясь больше поднять глаза на бригадира.

— Сейчас смотрела, что вы там наковыряли, — сказала Першина. — Другие в первый день стараются, цену себе набивают… Я думала, до обеда закончите.

Илья понял, что она обращается только к нему, и хмуро сказал:

— Работаю, как умею.

— Вижу, что не умеешь, — уточнила Першина, а потом кивнула Генке: — Подведет тебя новичок под монастырь.

Генка ухмыльнулся, пряча глаза, а Илья натянул рукава пиджака так, что затрещали швы. Он весь подобрался от обиды и с вызовом сказал Першиной:

— Может, он меня подведет?

— Не думаю, — спокойно возразила она.