— Значит, все-таки существует, — оживился Неттингтон. — И как вы только что заявили, моя жена оплатила ее, когда наняла вас, чтобы вы пустили ищейку по моему следу, а этот сукин сын сумел установить где-нибудь «жучок», верно?

— Что значит «где-нибудь», мистер Неттингтон?

— Где-нибудь у Риты в доме, вы отлично знаете где, мистер Хоуп. Если это вы сообщили Карле, что запись компрометирующая, значит, вы ее слышали, и, конечно, вам известно, каким способом она получена.

— Так или иначе…

— Я хочу получить запись, — перебил Неттингтон.

— Мистер Неттингтон…

— Вы меня слышите? Я хочу получить запись!

— Я вас отлично слышу. Мистер Неттингтон, когда детектив Роулз расспрашивал вас…

— Не уходите в сторону от темы, — снова перебил его Неттингтон.

— Когда он спрашивал, где вы были в ночь убийства Отто, что вы ему ответили?

— Я точно сообщил ему, где я находился.

— И где же?

— Если вам интересно, спросите у него. Или вы не слишком ладите? — Улыбка Неттингтона была похожа на волчий оскал. — Хотели бы вы узнать, что он говорил о вас?

— Не особенно.

— Он сказал, что вы обожаете игру «полицейские и воры». И еще сказал, что, если вы явитесь ко мне, я должен немедленно позвонить ему.

— Вместо этого вы сами посетили меня.

— Но я предварительно позвонил.

— Да, вы сделали это.

Последовала долгая и неловкая пауза.

— Если у вас ко мне больше ничего нет… — начал Мэтью, но Неттингтон не дал ему договорить.

— Вы отдадите мне пленку?

Мэтью только вздохнул.

— Лучше бы вам передумать, — сказал Неттингтон.

И это прозвучало как угроза.

Несколько секунд Неттингтон смотрел на Мэтью с каменным лицом, потом встал и покинул офис.

Он и Сьюзен договорились, что будет лучше, если их дочь не обнаружит Мэтью у них дома. Джоанна была весьма сообразительна, и ей бы не стоило труда решить простенькую задачку, застав мамочку и папочку вдвоем за чаем с булочками в гостиной.

Оба они не были готовы отвечать на вопросы о том, что произошло во время уик-энда и вообще что происходит. Ни Сьюзен, ни Мэтью сами точно не знали этого и если догадывались — после того как два дня и две ночи занимались любовью с небольшими перерывами и ни разу не выходили из дому, — то их догадки носили характер легких и неопределенных флюидов и пока не стоило делиться ими с Джоанной. И что, собственно, вы можете сказать вашей четырнадцатилетней дочери по такому деликатному поводу? Здравствуй, дорогая девочка, рады тебя видеть, твои мама с папой совсем потеряли головы на весь уик-энд? Нет. Будет лучше, если папочка исчезнет в ночи, как террорист с неразорвавшейся бомбой, а ответы на вопросы потом — если вопросы будут.

В этом году занятия в школах Калузы кончились девятого числа. В прошлом году — двенадцатого. Каждый год детей отпускали на свободу во второй понедельник июня, а возвращались они после каникул в начале августа. Джоанна теперь могла спать по утрам допоздна; она позвонила отцу в контору вскоре после ухода Неттингтона. Едва Мэтью взял трубку, девочка запела: «Желаю счастья в День отца…» на знакомый всей Америке мотив «Желаю счастья в день рождения»; лирика весьма посредственная, зато чувства самые сердечные.

— Привет, детка, — сказал Мэтью. — Когда ты вернулась?

— Примерно в одиннадцать. Я подумала, что звонить тебе уже поздно.