Поток взаимных оскорблений внезапно прервался.

— Гибелью? — переспросил Касуабан. — Но, заклинаю вас именем Императора, скажите почему?

— Чем большую силу набирают мертвецы, тем сильнее они притягивают к себе энергии варпа, расшатывая те преграды, что препятствуют имматериуму захлестнуть ваш мир. Если нам в самом скором времени не удастся положить всему этому конец, стены рухнут, и целый сектор превратится во врата Хаоса. Впрочем, я уничтожу эту планету раньше и не допущу такого исхода.

В комнате повисло тяжелое молчание; все обдумывали размах нависшей над ними угрозы.

— И как же мы их остановим? — спросил Уриил.

— Необходимо найти то, что удерживает здесь призраков, и уничтожить, — ответил Леодегарий.

— А что их может держать? — поинтересовался Тогандис.

Поскольку Серый Рыцарь не дал незамедлительного ответа, Барбаден произнес:

— Вы этого не знаете, верно?

— Нет, я не знаю, но вот один из вас — знает.

— Один из нас? — переспросил Уриил. — Но кто?

— Опять же, это мне неведомо, но карты неспроста привели вас сюда, — отозвался Леодегарий. — Энергии этих духов должны были найти что-то вроде фокальной точки, позволившей им материализоваться. Быть может, кого-то, обладающего псайкерскими способностями и в достаточной мере исполненного гнева, чтобы привлечь столь чудовищные силы.

Вновь воцарилось молчание, но затем Паскаль Блез произнес:

— Я знаю, кто это.

— Кто? — потребовал Леодегарий. — Скажи нам.

— Сильван Тайер.

— Чепуха, — отрезал Барбаден. — Этот скудоумный ублюдок давно мертв. Фалькаты расправились и с ним, и с его подлой бандой сразу после Хатуриана.

Серж Касуабана покачал головой.

— Нет, Лито, — произнес он. — Тайер жив. То, что от него осталось, на данный момент подключено к машинам в Палатах Провидения, хотя, конечно, назвать подобное существование жизнью сложновато.

— Так ты знал, что Тайер не погиб, и скрывал это от меня?! — взорвался Барбаден.

— Именно так, — признал Касуабан. — Это часть моего покаяния за то, что я совершил. Он был человеком, который оказался на грани жизни и смерти из-за моей трусости.

Леодегарий вмешался в их спор, развернув Сержа Касуабана к себе лицом:

— Кто этот Сильван Тайер? Расскажите о нем.

— А что вы хотите услышать?

— Вы сказали: «То, что от него осталось». Что вы под этим подразумевали?

— Только то, что Фалькаты с большой основательностью подходят к своей работе; они полагали, что убили его, поскольку им это и в самом деле почти удалось. Когда Блез доставил его ко мне, я вначале решил, что этот человек уже мертв, но он цеплялся за жизнь, отказываясь признавать поражение. Почти девяносто процентов его тела покрывали ожоги, он потерял обе ноги и руку. Пламя съело его глаза, он утратил способность говорить. Полагаю, он еще может слышать, хотя утверждать этого не могу. За него дышит машина, его кормит машина, и она же помогает ему избавиться от испражнений. Как я уже говорил, жизнью это можно назвать весьма условно.

— О Император, человечнее было бы позволить ему умереть! — воскликнул Пазаний.

— Знаю, — произнес Касуабан дрожащим, готовым сорваться голосом, — только я не смог. После всей этой бойни в Хатуриане я поддерживал себя в здравом рассудке только тем, что постоянно убеждал себя: я никого не убил, не сделал ни выстрела. И если бы я организовал для Тайера эвтаназию или же просто позволил ему отойти в мир иной, то был бы ничем не лучше тех, кто спалил Хатуриан.