Их все постирала и куда-то запрятала Анна Семеновна.

А потом, когда я все-таки чудом нашла какие-то сносные штаны, он в них сел на банан, который сам же и забыл на стуле. А когда я нашла еще какие-то его вещи и мы переоделись еще раз, то ты позвонила, а Степка в это время пошел на кухню и уронил на себя кастрюлю с киселем.

— И не обжегся? — спросила Мариша, покосившись на Степку, сидевшего явно без признаков ожогов.

— Кисель уже остыл к этому времени, — хмуро ответила Инна, которая тоже сидела на той же диете, что и Мариша, и ровно столько же времени и потому находилась в таком же раздраженном настроении. — Да и вылилось все в основном на пол. Я там так все и оставила. Сил уже не было убираться.

— А где ваша Анна Семеновна?

Анной Семеновной звали няню малыша и единственного человека, кто хоть как-то умел справляться с ходячим несчастьем, которое росло у Бритого и Инны вместо сына.

— Ей с утра понадобилось в аптеку, — сказала Инна. — А потом еще куда-то. Так что она придет домой только часа через два.

И, представив себе, что скажет ей строгая Анна Семеновна, обнаружив на кухне разлитый и уже начинающий подсыхать малиновый кисель, Инна помрачнела еще больше.

— А когда я дала ему подзатыльник, то он пнул меня ногой, — пожаловалась она Марише. — И мы с ним в итоге немножко подрались. Теперь ты понимаешь, почему я попросила тебя отвезти нас? Я просто после таких сборов не рискую сесть за руль. Руки трясутся.

— Если Степан так плохо себя вел, может быть, не брать его развлекаться? — серьезно спросила Мариша.

На нее немедленно уставились две пары одинаковых удивленных глаз матери и сына.

— Кто плохо себя вел? — с искренним недоумением поинтересовалась у нее Инна. — Ты это про Степку?

Да ты что! Это еще было чудесное утро! Обычно все бывает гораздо хуже. Подумаешь, кисель! В конце концов, это не жирный суп-харчо на нашем белом ковре в гостиной.

— И я же не специально перевернул кисель, — пояснил Марише Степан. — Просто у меня руки из попы растут. Мама всегда так говорит.

— Что верно, то верно, — вздохнула Инна. — Это у него наследственное. Но теперь ничего уж не поделаешь. Поехали, Мариша. Катания на дельфине, я так понимаю, отменяются. Но все равно нужно поторопиться. Хоть представление увидим.

— Да, поехали, а то за разговорами ведь и на само представление опоздаем, — рассудительно заметил Степка и внимательно уставился в окно.

Но, подъехав к дельфинарию, подруги заметили, что там происходит что-то неладное. Вокруг него толпились люди, а внутрь никого не пускали.

— В чем дело? — спросила Мариша, первой выбравшись из машины.

— Никого не пускают, — ответил ей какой-то взлохмаченный папаша, держа за руки двух своих близнецов, одетых в симпатичные голубенькие шапочки с торчащими на них белыми заячьими ушками. — Говорят, что утреннее представление будет перенесено на час в связи с какими-то чрезвычайными обстоятельствами. Но сдается мне, что его вовсе отменят. Потому что предлагают сдавать билеты обратно в кассу.

Из всей информации Мариша вычленила только тот факт, что представление перенесено на более позднее время, а следовательно, они с Инной не опоздали и есть вероятность, что Степка все же покатается на дельфине. Возликовав, Мариша схватилась за свою мобильную трубку и набрала номер Ленки — той самой своей школьной подруги, к которой они и притащили Степку. Сначала никто долго не хотел брать в руки трубку.

Мариша уже начала думать, что Ленка сейчас плещется где-нибудь в бассейне вместе с дельфинами, устраняя эти самые чрезвычайные обстоятельства, из-за которых их не пустили в дельфинарий, но тут трубку взяли.