— Что? Кто они?

— Ладно, проехали…

— А где свидетельница? — Хальдерс, очевидно, забыл, что отменил ее допрос.

— Я как раз и пытаюсь сказать, что подруга Анеты приедет… — он посмотрел на часы, — минут через пятнадцать.

— Она там присутствовала?

— Да.

— И никого больше не было?

— Праздник… полно народу, и никто ничего не видел.

— О дьявольщина… Надо уезжать из этого города.

Бергенхем промолчал.

— А тебе нравится здесь? — Хальдерс сел, встал и опять сел.

Бергенхем задумался. Что на это ответишь? Фредрик закусил удила. Это было не ново, просто выглядело иначе. В его гневе было нечто праведное, что-то его на этот раз по-настоящему задело — во всяком случае, вышло за пределы обычной профессиональной солидарности. Скоро он поедет в больницу, и Бергенхем не завидовал тем, кто случайно замешкается перед Хальдерсом на светофоре.

— Современный город, — вслух сказал он. — Сложносоставной. Новые времена…

— Сложносоставной? Это еще что за новости?

— Значит, всего понамешано. И хорошего, и плохого. Нельзя же послать к черту весь город.

— Скоро будет можно, — заверил Хальдерс. — Человек гуляет по Хамнгатан, а какой-то отморозок разбивает ему голову. И что здесь складывать? Что составлять? Вот он — твой сложносоставной город… Дерьмо сложносоставное.

Бергенхем опять промолчал.

— Нет, я знаю, конечно, что есть и нормальные люди, и места, куда можно пойти, но это… это… — Хальдерс внезапно охрип и, отвернувшись, пожал плечами.

Бергенхем заметил, как Фредрик украдкой провел ладонью по лицу. Плачет, что ли, удивился Бергенхем. Или готов заплакать… Значит, еще не все потеряно с Хальдерсом. Но он прав, конечно… особенно это лето. Сколько уже было подобных историй? Пятнадцать? Прямо подготовка к войне. Гражданская война гетеборгских племен…

— Кто допросит свидетельницу? Эту… приятельницу?

— Я могу допросить… или ты, если хочешь.

— Займись, — коротко сказал Хальдерс. — Я еду в больницу. А кстати, как этот второй? Которого били?

— Жив…

Он забыл включить кондиционер и подъехал к больнице весь в поту. Ну и хрен с ним.

Анета Джанали сидела в постели, подпертая со всех сторон подушками. Глаза ее налились кровью. Лицо почти полностью закрывала повязка.

Рядом на тумбочке стояла большая пластмассовая кружка с согнутой пополам соломинкой. На каталке перед палатой он заметил десяток роз — сестра сказала, что не полагается вносить цветы в палату. Риск инфекции. Цветы уже слегка поникли. «Забыли воды налить, что ли… Это мог бы быть мой букет».

Он подвинул стул и сел.

— Мы их возьмем.

Она не пошевелилась. Потом закрыла глаза. Не уснула ли?

— Не успеешь прийти в себя, как мы их возьмем… Даже чернокожие не должны бояться вечером выйти на улицу.

Он внимательно изучил конструкцию из подушек на кровати. Не особенно удобно.

— Начинаешь думать, уж не лучше бы тебе остаться дома в Уагадугу. — Хальдерс повторил старую шутку, бывшую у них в ходу. Анета Джанали родилась в Восточном роддоме в Гетеборге.

— Уагадугу, — повторил он. Его успокаивало это словцо. Или, может быть, хотел немножко поднять ей настроение. Он помолчал. — Собственно, такой случай выпадает раз в сто лет. Я говорю о важных вещах, а ты меня не перебиваешь с надменным видом.