Они покинули гостиную вместе, рука эрла чуть заметно сжала плечо кузена. На Парадной лестнице и в полумраке коридоров мерцали одинокие огоньки свечей — сразу же по приезде в замок эрл очень мягко, но весьма доходчиво объяснил экономке, что не имеет ни привычки, ни желания укладываться спать в десять часов и не намерен блуждать в темноте, поэтому надеется, что замок будет освещаться допоздна. По этой причине в холле теперь обязательно оставались два лакея, чьей обязанностью было тушить свечи только после того, как эрл закроет за собой дверь спальни. Вот и сейчас они с самым равнодушным видом слонялись взад и вперед в ожидании хозяина. Жервез усмехнулся:

— Мой бедный Турви! Никак не может привыкнуть к прелестям сельской жизни. Ему, бедняге, непонятно, как это можно пробираться ощупью к себе в комнату при свете одной-единственной свечи. Остается только надеяться, что он не бросит меня из-за всех этих кошмарных неудобств! Ни одному лакею до него не удавалось наводить такой блеск на мои сапоги!

— И таким невероятным образом завязывать тебе галстук! — с иронией фыркнул Тео.

— О нет, боже упаси! И как это тебе только пришло в голову?! Чтобы я подпустил лакея к моему галстуку?! Да никогда в жизни! Впрочем, Тео, твои слова не пропали впустую! Я тоже нахожу, что этот восточный стиль, который вызвал у тебя такое изумление, несколько вульгарен. Узел прямо под подбородком. Решено! Вот завтра ты увидишь, какой я сделаю трон любви!

— Отправляйся лучше в постель! Уже слишком поздно, чтобы валять дурака! — расхохотавшись, сказал Тео. — Спи спокойно!

— Даже не сомневайся! Я зеваю уже не меньше часа. Доброй ночи, кузен!

Эрл прошел к себе в спальню, где верный Турви ждал своего господина, глядя на почти потухший камин.

— Чертовски мерзкая ночь, — буркнул Жервез.

— Совершенно верно, милорд.

— Мой кузен, однако, считает, что мы не должны тешить себя пустой надеждой, будто после бури небо непременно прояснится и выглянет солнце.

— В самом деле, милорд?

— Но мне почему-то кажется, — продолжал эрл, вытаскивая драгоценную булавку из пресловутого восточного галстука и кидая ее на туалетный столик, — что если выйти наружу, то окажется, что там не так уж страшно, как представляется, когда сидишь за закрытыми дверьми и слушаешь завывания ветра.

— Если ваша милость не настаивает, я бы все-таки предпочел остаться здесь и не подвергать себя разгулу стихии.

— Мои сумасбродные желания отнюдь не простираются настолько далеко, — мрачно буркнул эрл.

Турви поклонился. Но лицу его было видно, что он отнюдь не считает себя побежденным и готов обсуждать эту тему и дальше. Но его хозяин недовольным жестом положил этому конец, дав понять, что желает раздеваться в молчании. Лакей подал ему ночной халат, и Жервез отпустил его, усевшись перед туалетным столиком, чтобы подпилить ногти. Турви между тем собрал разбросанные по всей комнате принадлежности туалета, пожелал хозяину доброй ночи и выскользнул в соседнюю комнату, откуда еще некоторое время доносились его шаги, звук открываемых и закрываемых ящиков и какой-то скрип.

Подправив ногти, эрл погасил горевшие на туалетном столике свечи, закрыл дверь и, обнаружив, что она то и дело со скрипом приотворяется, сунул в щель сложенный в несколько раз клочок бумаги, после чего взобрался на свою огромную кровать. Ее украшало нечто вроде балдахина внушительных размеров с тяжелыми, расшитыми золотом темно-алыми портьерами, которые плотно задергивались, отгораживая спящего от всего окружающего мира. Но Жервез, который во время военной кампании несколько раз лишь чудом избежал смерти благодаря тому, что спал на открытом месте, категорически запретил лакею задергивать их.