— Уверена, я никогда, никогда не смогу отблагодарить виконта за его доброту! — воскликнула она. — Ведь он наверняка видел, что со мной творится: я была так перепугана, что едва могла говорить, а встретиться с ним взглядом было выше моих сил! При одной мысли, что он, возможно, сейчас спросит, что произошло, мне хотелось зарыдать! Но он этого не сделал! Было что-то очень трогательное в том, как заботливо он предложил мне руку, принес стакан лимонада да еще приговаривал, дескать, в зале так жарко, не хочу ли я, чтобы он отвел меня куда-нибудь, где будет немного прохладнее! А потом мы поболтали о том о сем, пока я не успокоилась и… Другого такого доброго человека просто не знаю!..

Мисс Морвилл с готовностью поддержала разговор, стараясь отвлечь Марианну от тяжелых воспоминаний. Несмотря на желание поскорее прервать тягостную беседу, Друзилла напомнила, как печально было бы именно сейчас уехать из Стэньона, не познакомившись как следует с таким замечательным человеком, как виконт. Безыскусный панегирик, который прозвучал в ответ, породил в ее душе неясное подозрение, что, случись на месте Мартина лорд Улверстон, его объятия были бы приняты куда благосклоннее. Однако она была достаточно умна, чтобы оставить эти мысли при себе. Марианна считала, что глаз не сомкнет в те немногие часы, которые еще оставались до рассвета. Однако они вдруг сами собой закрылись. Убедившись, что Марианна провалилась в сон, Друзилла отправилась к себе. К завтраку спустились только мужчины. Большинство дам покинули свои спальни лишь к одиннадцати, в том числе и леди Грампаунд, которая, казалось, встала лишь для того, чтобы убедиться, что ее сыновья отправятся с Мартином на обещанную прогулку. Несмотря на его возмущение и ссылки на то, что, уехав из замка, он не сможет попрощаться с гостями, которые покинут Стэньон после завтрака, она без обиняков заявила: заняться племянниками — его святой долг. Напоминание же о его безобразном поведении накануне заставило Мартина пробормотать сквозь зубы, что если эта жертва с его стороны заставит Луизу поскорее убраться из Стэньона вместе со своими отпрысками, то он готов незамедлительно ее принести.

Уже к полудню все гости, кроме семейства Грампаунд, покинули замок, и вдовствующая графиня теперь могла без помех обсуждать состоявшееся накануне торжество с каждым, кто по неосмотрительности приближался к ее креслу, упиваться гордостью по поводу великолепного ужина и язвительно перебирать в памяти тех несчастных, кто не удостоился приглашения в Стэньон. К ее воспоминаниям присоединилась и дочь. Та тоже, по-видимому, просто не представляла себе большего блаженства, выпадающего на долю человеческого существа, чем возможность побывать в Стэньоне, а, кроме того, она горела желанием похвастаться тем неизгладимым впечатлением, которое ее туалет произвел на герцогиню. Столь поучительная беседа обеих дам была вскоре прервана: в комнату с шумом ворвались Гарри и Джон, умирающие от желания рассказать матери, как здорово они покатались верхом. На этом разговор и закончился, поскольку вначале милые дети не переставая вопили, а потом не замедлили сцепиться: по праву первородства Гарри настаивал, что вывернуть наизнанку содержимое бабушкиной рабочей шкатулки его неотъемлемая привилегия, а Джонни яростно это оспаривал.

— Милые крошки! — пробормотала графиня. — Думаю, им так хочется поиграть. А ты помнишь, Луиза, как они вчера наслаждались головоломками вместе с душечкой Марианной?

— Да, мама, конечно, только не вздумай напомнить им об этом. Я уже предупредила их, чтобы они не вздумали снова вцепиться в мисс Болдервуд в награду за ее доброту.