Ее мысли оборвал телефонный звонок. Взяв трубку, Лариса услышала голос поминаемого секунду назад дяди Васи.

– Слышь, Лариска, – сказал он, опустив приветствие. – Я тут знаешь что подумал? Про «кожаного-то»… У Коти тебе надо о нем спросить. – Тут в трубке что-то зашуршало, и вместо мужского голоса Лара услышала женский – тети-Шурин: – Не слушай его, Лариска! Подумал он! Это я вслух рассуждала, а он мысли мои себе присвоил и кинулся тебе звонить… Ирод! – На том конце провода раздалось протестующее ворчание Кузнецова. Баба Шура, цыкнув на него, продолжила: – Когда пижон тот кожаный в коммуналку приходил, Котя дома был. Я за сапоги болотные споткнулась, когда к двери подходила, а такие только Семакин носил. У нас никто больше рыбалкой не увлекался. А он притащится с реки, сапожищи свои скинет у порога, и нет ему дела, что другим не пройти не проехать…

– Постойте, баба Шура! – оборвала старуху Лара. – Вы вроде бы говорили, что Котя этот с ума сошел…

– Ну!

– Как же я у него, сумасшедшего, буду что-то спрашивать? И потом, я не уверена, что он еще жив…

– Котя жив, – заверила ее старуха. – Я Кольку, племяша его, в магазине позавчера встретила (квартиры-то ты нам в одном районе купила), он деньги у меня на хлеб клянчить стал. Но я-то знаю, что ему на опохмел надо, вот и не дала, хотя про мать и дядю спросила, все ж таки соседи бывшие… Ну он и рассказал. Мать померла от винища проклятого, а Котя до сих пор здравствует. Даже племяшу иной раз помогает деньгами – Колька к нему в приемные дни захаживает. Типа навестить, а на деле рублишками разжиться. Им же, психам, тоже пенсию платят. И Котя, дурак, Кольке часть отдает…

– Он в каком сейчас состоянии?

– Колька-то? В обычном – «синий»…

– Нет, я о Коте спрашиваю…

– А-а-а… Ну, Колька говорит, что в нормальном. Приступы у него теперь нечастые. Только по весне да осени обострения, как у всех шизиков. А сейчас-то лето…

– То есть я могу его навестить? Меня пустят?

– Да запросто. Скажешь, что племянница. Сунешь сестре в регистратуре коробку конфет, тебя и пропустят, – заверила ее баба Шура, после чего сообщила адрес психиатрической больницы, где Семакин лежит, и без всякого «до свидания» отсоединилась.

Бросив трубку на рычаг, Лариса торопливо записала координаты клиники. После нашла в телефонном справочнике номер регистратуры, набрала его, узнала, можно ли навестить пациента Семакина, а когда на это ей дали добро, отсоединилась и позвонила в другую больницу. На сей раз в ту, где лежала Графиня. Там ей сказали, что интересующая ее пациентка в сознание так и не пришла и находится в критическом состоянии.

«Все равно надо навестить, – решила про себя Лара. – Заеду сразу после посещения «психиатрички»…»

И стала торопливо собираться.