Я многому научилась у джайнов на закатах, когда Черная пагода отдыхала от пляски свечей и караванов посетителей. Да, я могла бы сбежать двадцать раз, уговорив какого-нибудь простофилю спрятать меня в повозке среди мешков с бататом и манго. Но, начав дело, следует его завершить, дабы не возвращаться, как говаривал позже мой суровый любовник Рахмани Саади.

Я накрепко запомнила слова Красной Матери, что духов сильнее человека быть не может. Ведь если бы духи стали сильнее человека, они давно повелевали бы нами, как блеющими овцами, а это не так. Блеющей овцой, пачкающей шерсть в собственном навозе, становится лишь тот, кто недостоин повадки красного волка. Красный волк способен неделями терпеть в засаде, но никогда не станет терпеть в неволе.

Я терпела в засаде, пока однажды, в период цветения белого шиповника, о подводные ступени Черной пагоды не ударился килем четырехмачтовый барк джайнов. Жрецы миролюбивой секты берегли ос и скорпионов, но без угрызений совести использовали труд сотни весельных рабов. Мой покровитель отплывал в сторону Желтого моря, в далекий край, именуемый страной Бамбука. Услышав такую новость, я двое суток танцевала только для него, а затем еще сутки — для его бронзоволицых спутников.

Ополоумев от блеска моих порхающих бедер, от иероглифов, которые выводил в воздухе мой пупок, от ароматов имбиря и эфедры, джайны взяли меня на корабль. Грохнул барабан, внизу защелкал бич, и свежая смена гребцов ударила веслами о воду. Быстроходный барк набрал ход, на юте застучали в таблы, захлопал на гафеле парус, застонали снасти, и очень скоро Черная пагода растворилась в объятиях джунглей. Последний раз в жизни помолилась я неистовому Сурье, который был так жаден до юных танцовщиц. Последний раз я помолилась чужому богу, упрашивая его забыть обиду, и сразу же спела дикую песню во славу Леопардовой реки. Я позволила себе вспомнить дом. Ненадолго, потому что путь джайнов лежал совсем в другую сторону.

Когда божественная Земуна пролила на небо молоко, я танцевала для своего нового хозяина и его друзей. Я извивалась в вечном танце, а их глаза источали сандаловое масло. Они хлопали заскорузлыми ладонями в такт звону моих ножных браслетов, они восхищенно подвывали, когда я исполняла фигуры «качающейся кобры» или «страсти львицы», их жалкие мужские мысли расплавлялись в горне желаний. Но я вовсе не хотела, чтобы купцы передрались до окончания путешествия. Джайны везли в страну Бамбука богатый груз сердоликов, сапфиров и аметистов, везли ценные притирания и двадцать шесть сортов пряностей. В моих интересах было добраться до портов Хонсю в мире и согласии. Поэтому я шепнула моему спасителю Бусу, что пять ночей буду танцевать для него одного, а прочим пусть сообщат, что меня скрутила морская болезнь. Пусть подзабудут меня…

О длинное имя моего спасителя Бусубаннешвах-сингха можно было сломать язык, посему я называла его господином или коротко — Бус, в те минуты, когда надлежало изображать страсть. Для защиты своих товаров Бус содержал крепкую стражу из воинственных сигхов. Эти суровые круглобородые парни готовы были зарезать любого, в полном согласии с их религией.

Месяц небесный пастух рассыпал над нами зерна, месяц божественная Земун разливала Млечный Путь. Мы причаливали пять раз, в портах земли Драконов и земли Тай, и последний раз — на островах краснолицых циклопов. Пять раз я могла сбежать, но сдерживала себя. Днем я терпела вонь масляных фонарей и крысиную возню в трюмах, только ночью поднималась на палубу и, облизывая соленые губы, слушала, как во мраке стонет такелаж. Даже с ценностями, которые я планировала прихватить в сундуках Буса, я не смогла бы найти на берегу нужный Янтарный канал, в стране чужих обычаев и чужих языков. Ведь я тогда была совсем девчонкой!

Беда подстерегла купцов, когда до страны Бамбука оставалось не больше недели пути.