– Маша, ну, ради меня… сделай глоточек…

– Не могу… Горло очень болит… – Маша едва могла говорить. Кожа ее была сухой и горячей. Зоя смачивала ей лоб туалетной водой и вполголоса вспоминала, как они прошлым летом играли в Ливадии в теннис.

– Помнишь, государь снял нас всех… Такая глупая фотография – мы все в куче. Она у меня с собой. Хочешь взглянуть?

– Потом, Зоя… Глаза режет… Мне так плохо…

– Тес, тебе нельзя говорить. Постарайся уснуть.

А когда проснешься – покажу тебе снимок.

Чтобы развлечь Машу, Зоя даже привела в комнату Саву, но и она не заинтересовала больную. Оставалось надеяться, что, когда придет время отправляться в Мурманск, а оттуда морем – в Англию, Маша уже оправится от болезни. Отъезд должен был состояться через три недели, и Николай дал, как он сам сказал, свой последний императорский указ: всем выздороветь. Выслушав его, все заплакали. Государь изо всех сил старался приободрить и утешить детей, как‑нибудь развеселить их. И он, и Алике выглядели день ото дня все хуже. Как‑то Зоя встретила Николая в коридоре и поразилась мертвенной бледности его лица.

Через час она поняла причину. Король Георг, его двоюродный брат, отказался принять Романовых. Почему – пока неизвестно. Но ясно было одно: в Англию они не едут. Николай давно уже просил Евгению Петровну и Зою не разлучаться с ними, но теперь никто не знал, чего ждать.

– Что же теперь будет, бабушка? – испуганно спрашивала Зоя в тот же вечер. – Что, если их не выпустят из Царского и убьют здесь?

– Не знаю, дитя мое. Николай Александрович скажет нам, когда дел" решится. Может быть, их отправят в Ливадию.

– Нас убьют?

– Что за дурацкие мысли, Зоя! – оборвала ее Евгения Петровна, хотя эти «дурацкие мысли» не давали покоя и ей самой.

Теперь, когда рухнула надежда на англичан, было решительно непонятно, откуда подкрадется опасность. Куда ехать? Путь в Ливадию сопряжен с риском. Пока они безвыездно сидели в Царском, Николай старался сохранять спокойствие сам и успокаивал близких. Но разве могли они не волноваться?

На следующее утро Зоя, подбежав на цыпочках к окну, увидела, как государь и Евгения Петровна прохаживаются по заснеженному саду. Вокруг никого не было, их стройные, подтянутые фигуры четко вырисовывались на снегу. Зое показалось, что ее бабушка, державшаяся на удивление прямо, плачет. Николай осторожно обхватил ее за плечи, и оба скрылись за углом дворца.

Вскоре Евгения Петровна вошла в комнату и опустилась на стул – глаза ее были печальны. Она посмотрела на внучку: еще несколько недель назад Зоя была ребенком, а сейчас как‑то вдруг повзрослела. Она стала еще тоньше и изящней, но бабушка знала: ужас последних событий закалил ее, и хрупкость Зои была обманчива. Что ж, сейчас и ей, и им всем понадобятся все их силы.

– Зоя… – начала старая графиня и замолчала, не зная, как сказать ей то, что намеревалась. Но Ники прав. Она отвечает за жизнь Зои, за то, чтобы жизнь эта была долгой, счастливой и не оборвалась на самом взлете. Ради этого Евгения охотно пожертвовала бы своей собственной жизнью.

– Что‑нибудь случилось? – спросила Зоя, и вопрос этот звучал нелепо, если вспомнить все, что случилось за последние две недели. Однако Зоя чувствовала, что грядут новые беды и новые испытания.

– Я только что имела разговор с государем, Зоя.