Появиться в столовой незаметно, разумеется, не вышло, и Николай лукаво усмехнулся, глядя, как его младшая сестра с невозмутимо‑послушным выражением лица пробирается к своему месту. Графиня, казавшаяся в своем сером атласном платье с колье из черных жемчужин и бриллиантов на груди неестественно бледной, подняла голову и устремила строгий взгляд серых глаз на свою единственную дочь.

– Зоя! – Она никогда не повышала голоса, но на лице ее ясно читалось недовольство. Зоя честно взглянула на мать, поцеловала ее в подставленную холодную щеку и оглянулась не без тревоги на отца и бабушку.

– Прости, мама!.. Мне очень стыдно… Я задержалась в «классе»… А потом должна была… должна была повидаться с подругой… Я виновата…

– Так где же все‑таки ты была? – ледяным тоном спросила мать, покуда прочие члены семьи хранили выжидательное молчание.

– Я?.. Я должна была… – И Зоя осеклась, пытаясь пригладить взлохмаченные волосы: она ведь причесывалась в страшной спешке.

– Зоя! Скажи мне правду! Ты ездила в Царское?

Отпираться было бесполезно: Наталья была слишком холодна, слишком красива, слишком хорошо владела собой и внушала дочери слишком сильный страх.

– Да, мама, – прошептала Зоя, чувствуя себя напроказившей семилетней девчонкой, а не семнадцатилетней барышней. – Прости меня.

– Ты на редкость глупа. – Графиня перевела засверкавшие ледяным блеском глаза на мужа. – Константин, я строго‑настрого запретила ей бывать в Царском. У наследника и великих княжон корь. Она могла заразиться. Это неслыханно. Она совершенно отбилась от рук!

Зоя с тревогой посмотрела на отца, но в глазах его плясало то же изумрудное пламя, и он с трудом сдерживал улыбку. Если жену он любил, то дочь – просто обожал. Тут, вопреки обыкновению, вмешался Николай: уж слишком жалкий был вид у его сестры.

– Быть может, они пригласили ее, мама, и со стороны Зои было бы неучтиво отказаться.

Но к числу прочих достоинств Зои относилась и полная неспособность лгать. Смирно сидя за столом и ожидая, когда ей подадут обед, девушка прямо и открыто взглянула на мать:

– Нет, это я виновата, я сама хотела навестить их.

Мари было так одиноко… Вот я и решила…

– Ты поступила очень дурно и очень глупо. Мы поговорим об этом после обеда.

– Хорошо, мама.

Зоя потупилась. Разговор за столом возобновился, и только в эту минуту она, подняв голову, заметила Евгению.

– Бабушка! – заулыбалась она. – Вы здесь?! Тетя Алике просила вам кланяться.

– Как ее здоровье? – спросил отец. Графиня молчала, и на ее красивом лице по‑прежнему читалось явное неудовольствие.

– Когда кто‑нибудь из детей заболевает, Алике забывает о всех своих хворях, – ответила за нее бабушка. – Это поразительно: она страдает от множества недугов, но стоит только заболеть цесаревичу или дочкам, как она сейчас же становится бодра, деятельна и неутомима и ходит за ними лучше всякой сиделки. – Старая графиня пристально взглянула в лицо невестки, а потом с одобрительной гордостью улыбнулась внучке:

– Должно быть. Мари очень обрадовалась тебе, Зоя?

– Очень, – улыбнулась в ответ та, – она была просто счастлива. А больше я никого и не видела, мама.

Их держат взаперти, в спальне. Даже мадам Вырубова заболела, – прибавила она, чтобы успокоить мать, и сейчас же пожалела об этом: Наталья взглянула на нее с нескрываемой тревогой.

– Какое дурацкое безрассудство! И зачем тебе понадобилось ехать туда?! Тоже хочешь заболеть?

– Нет, мама.