У мистера Педигри не было желания вмешиваться. Ни малейшего желания.
Директор узнал о случившемся от матери-настоятельницы. На его вызов явился мальчик — хромой, прыщавый и взбудораженный. Директору стало жалко его, и он решил замять дело. Выражения, в которых мать-настоятельница описывала происшествие, как бы набрасывали вуаль на это дело, и директору вроде как надлежало ее приподнять. Однако он почему-то этого опасался. Он знал, что за поднятой вуалью нередко открывается больше, чем рассчитывает найти исследователь.
— Так, садись. Ты знаешь, нам на тебя пожаловались. На то, что ты делал на дереве. Молодые люди — мальчики — всегда лазают по деревьям, и я не об этом говорю… Но видишь ли, твой поступок может иметь серьезные последствия. Так что же ты там делал?
Неповрежденная сторона лица мальчика густо, глубоко покраснела. Он уставился между колен в пол.
— Понимаешь ли, мой дорогой, тут нечего… пугаться. Бывает, что люди не могут с собой совладать. Если они нездоровы, мы помогаем им сами или находим тех, кто поможет. Но для этого мы должны все знать!
Мальчик молчал и не шевелился.
— Тогда покажи, если так тебе проще.
Мэтти взглянул исподлобья и снова опустил глаза. Он тяжело дышал, как после бега. Потом правой рукой взялся за длинную прядь, свисавшую у левого уха, и жестом полного самоотречения откинул волосы, обнажая мерзостно белый череп.
Вероятно, Мэтти повезло, что он не видел, как директор непроизвольно зажмурился и почти сразу же с усилием раскрыл глаза, не изменив выражения лица. Они оба помолчали, затем директор понимающе кивнул, и Мэтти, успокоившись, откинул волосы на прежнее место.
— Да, — кивнул директор. — Да. Понимаю.
Некоторое время он молчал, обдумывая формулировки, которые употребит в письме к матери-настоятельнице.
— Ну что ж, — сказал он наконец, — никогда так больше не делай. А теперь иди. И пожалуйста, запомни, что тебе можно залезать только на большой бук, и то не выше второй ветки. Хорошо?
— Да, сэр.
После этой истории директор расспросил о Мэтти нескольких учителей, и выяснилось, что мальчика слишком пожалели — или, напротив, не пожалели — и он оказался в чересчур сильной группе. Он не мог сдать экзамены, и требовать от него этого было просто глупо.
Именно по этой причине однажды утром, когда мистер Педигри дремал, пока дети рисовали карту, в класс, неуклюже топоча, вошел Мэтти с учебниками под мышкой и остановился перед столом учителя.
— Боже милосердный! Откуда ты взялся?
Вероятно, для Мэтти вопрос был слишком неожиданным или слишком сложным, и он ничего не ответил.
— Чего тебе нужно, мальчик? Ну, быстро!
— Сэр, мне сказали — в комнату С-3, в конце коридора.
Мистер Педигри деланно улыбнулся и с трудом отвел взгляд от уха мальчика.
— А, вот ты кто — наш обезьяноподобный друг, скачущий по веткам. Эй, парни, не смеяться! Ладно. Ты как, обезьяна-то ручная? Не сбежишь? Ума палата?
Содрогаясь от отвращения, мистер Педигри обежал взглядом класс. В его обычае было рассаживать мальчиков по эстетическому принципу, чтобы самые красивые занимали первый ряд. Он ни мгновения не колебался, куда отправить новичка. С правой стороны у задней стены класса стоял высокий шкаф, за которым как раз оставалось место для парты. Шкаф не придвигали вплотную к стене, чтобы он не заслонял окна.
— Браун, сокровище, вылезай оттуда. Садись на место Барлоу. Ну да, конечно, он вернется — но тогда мы еще кого-нибудь пересадим. Браун, чертенок, я знаю, чем ты там сзади занимался, когда думал, что я тебя не вижу. Парни, утихомирьтесь! Не сметь смеяться. А ты, как там тебя… Вандгрэйв! Будешь следить за порядком, понял? Сиди тихо в том углу и говори мне, если кто будет шалить. |