— Замуж тебе надо! — убежденно говорит Ванюшка.

— Бери! — тянется Лиза к нему.

— Быстро! — хохочет Ванюшка и, машинально глянув на спидометр, восклицает: — Ух ты! Тридцать километров иду без передышки!

Резко затормозив, он выключает мотор, шутливо обращается к женщине:

— Остановка Березай, кто хочет — вылезай!

Откинувшись на сиденье, она языком проводит по алым губам; заметная, синеватая, на виске бьется жилка.

— Прогуляйся, отдохни! — предлагает Ванюшка, протягивая руку к двери.

— Подожди! — шепчет она и ловким, гибким движением рук обхватывает его голову, притягивает к себе. Сидящий в неловкой позе Ванюшка теряет равновесие, валится к ней на грудь. Падая, он быстро думает о том, что остановку автомобиля Лиза истолковала по-своему. «Она подумала, что специально остановился!» — пробегает мысль, но тут же глохнет, моментально забывается. К его губам прижимаются теплые губы женщины, руки крепко обнимают шею.

— Бензином от тебя пахнет… страшно!

Ванюшка не может освободиться из ее рук, не может оттолкнуть женщину — это будет сильнее пощечины, больнее, чем удар наотмашь. Ванюшке кажется, что если он оттолкнет ее, то он оттолкнет не только ее, а все, что вокруг них: солнце, тайгу, голубую стремнину Ингоды, весь сияющий мир. Добрая жалость, нежность к женщине — красивой, одинокой, сильной — охватывает его. «Она хорошая», — убежденно думает Ванюшка и мягко, легко обнимает ее за плечи. Она зябко сжимается, замирает. Слышно, как в остывающем радиаторе пощелкивает, побулькивает.

— Хороший ты! — шепчет женщина.

— Ты — хорошая! — тоже шепотом отвечает Ванюшка.

— Я недавно женился, — после длинной паузы говорит он. — Десять дней как женатый…

— Молчи! — закрыв глаза, просит Лиза.

Так проходит еще несколько минут.

— Хорошая у тебя жена? — наконец спрашивает она.

— Хорошая!

— Я знаю! — говорит она. — Поцелуй меня!

Он целует.

— А теперь поехали! — грустно произносит Лиза.

Отвернувшись, она долго молчит. Они проезжают километров пять, когда женщина садится прямо, поправляет волосы. Глаза ее сухо блестят.

— Не торопись! — просит она Ванюшку. — Не торопись!

7

После Короткино Ванюшка остается один.

Ни стыда, ни угрызений совести он не испытывает, словно то, что было, должно было быть. Происшедшее не имеет никакого отношения к Анке, как будто Анка находится в одном мире, а случайная попутчица — в другом. Ванюшка сердцем чувствует, что, поцеловав женщину, поступил правильно, так как что-то высшее, не поддающееся объяснению, руководило его поступками. Это непонятное, высшее, человеческое для него связано с тем, что окружало его и женщину: с солнцем, тайгой, голубыми реками и пустынной лентой дороги.

«Трудно человеку быть одному!» — печально пожаловалась женщина, и это тоже было связано с окружающим миром. Ванюшке думается, что грех совершил не он, а другой, неизвестный ему человек, оставивший женщину одинокой среди солнца, тайги, синих рек, зеленой травы. О сложности жизни думает Ванюшка, понимая, что до самой смерти будет помнить о встрече с женщиной. Воспоминание будет принадлежать ему точно так, как принадлежит весь мир.

…За кедрачами дорога круто вздымается на увал, петлянув по островерхой сопке, зигзагом опускается к небольшой речушке Блудной. Бурная, стремительная, Блудная встает на пути.

— Ого! — восклицает Ванюшка.