— Это тот мальчик, — прошептала Елена. — Благодарю тебя, дева Мария! Будь острожен, Милан, он не знает людей. А мы не знаем, что он может выкинуть.

Милан с изумлением смотрел на странное существо, приближавшееся к ним на четвереньках.

— Боже мой, — шептал он, — Боже, Боже мой!

Они замерли в неподвижности.

В этот момент и Хейке заметил их. Он резко остановился и, похоже, собрался уже пуститься в бегство, когда они заметили, как в его заплывших глазах мелькнул огонек узнавания. Он не мог отвести глаза от Елены.

Она осторожно опустилась на колени. Неуверенно, но ласково улыбнулась ему и осторожно протянула руку, показывая, что хочет только хорошего.

Милан стоял, не двигаясь. Он не был жестким человеком. Его глаза увлажнились при виде появившегося перед ними маленького тролля. Волосы, которые, казалось, одним черным клубком покрывали верхнюю часть тела, одежда, которая приняла на себя все тяготы путешествия Хейке вверх и вниз по холмам и ущельям и превратилась в грязное, оборванное тряпье…

И лицо, проступавшее сквозь клочья волос…

Он увидел лицо Сёльве. Оно было неприятным, но совершенно нормальным, если не считать дьявольских глаз. Это лицо было гротескным, как будто кто-то задумал сотворить карикатуру на человека. И все же лицо Сёльве показалось ему гораздо более страшным, должно быть — из-за нечеловеческой бесчувственности и дьявольского презрения ко всему окружающему.

А сейчас перед ним был заблудившийся ребенок, несовершенный с точки зрения человеческой красоты. Заблудившийся — не только в этом лесу, но и во всем мире.

Он не протянет и пары дней, если о нем никто не позаботится. И если его минуют опасности природы, то наверняка забьет до смерти первый встречный, который примет его за что-то сверхъестественное, ужасное и враждебное.

Быть может, он и был таким, откуда они-то знают…

— Да, придется нам, видимо, заняться кройкой и шитьем, — сказал Милан приглушенным голосом.

Хейке моментально повернулся в его сторону, прислушиваясь к незнакомым звукам. На Милана уставилась пара ярко-желтых глаз.

Он попытался ласково улыбнуться мальчику и тоже опустился на колени.

Взгляд Хейке снова переместился на Елену, в которой он узнал женщину, выпустившую его из клетки. У нее был такой теплый и мягкий голос. Он хотел снова услышать его.

— Пойдем, — сказала Елена. — Ты будешь жить у нас. Прямо в деревне, в доме Милана. И никто, никто никогда не сделает тебе ничего плохого!

Хейке не понимал слов. Но он понимал добро. Которого до сих пор в его жизни совсем не было.

«Я попаду домой в Гростенсхольм, — подумал он. — Но не сейчас. А когда вырасту и стану таким же большим и сильным и взрослым, как они. А пока мне все равно негде быть…»

— Пойдем, — повторила Елена.

Мужчина не выглядел опасным. Он тоже смотрел на Хейке теплыми глазами.

Хейке поднялся и быстрыми шагами подошел к ним. Елена распахнула руки и обняла мальчика.

В нем родилось такое странное чувство, что он опять заплакал.

— Посмотри на его руки, — сказал Милан и поднял мальчика. Они снова пошли, направляясь в Планину. — Посмотри на эти раны! Я никогда в жизни не видел их так много на таком маленьком теле! Старые и новые, зажившие и кровоточащие, укусы… Елена, посмотри на его ноги, они тоже изранены! Как будто уколы. Не удивлюсь, если он исцарапан по всему телу!

— У него есть и другие раны, — сказала она тихо и приложила голову мальчика к плечу Милана. — Судя по всему, он никогда не мог помыться, пока сидел в той ужасной клетке.