— Придется твоей Зухре креститься, то есть принять православие. — серьезно произнесла курская дворянка. — Иначе ничем ее дурную натуру не обратаешь. Потом буду просить за тебя самого капитана бригадирского ранга, Федора Федоровича Ушакова. Он-то человек добрый, ко многим сострадательный. Если, разумеется, не служить у него на корабле. Венчание — в городском храме во имя Святого Николая Угодника. Скажи ей о том, чужестранке…

— Та важко мени з нею объясняться, ваш-выско-бродь, — признался храбрый кирасир.

— А в постели как объясняешься? — не удержалась от колкости Анастасия.

Казак Полтавской губернии густо покраснел:

— Тамо ничого объяснять ей нэ трэба. Усе сама знае. Тильки повертайся з нею, да не зевай!..

Услыхав такой откровенный ответ, князь и княгиня Мещерские рассмеялись. Вторая часть обеда с компотом и яблочным пирогом прошла в непринужденной обстановке. Аржанова рассказала поручику Чернозубу, что прибыла новая инструкция из Санкт-Петербурга и согласно ей придется им снова путешествовать по побережью Крымского полуострова. Начинать Флора думает с западной стороны, с Гезлеве, ныне именуемом Евпаторией…

Аржанова очень любила крымскую степь, но только — весной, в апреле и мае, пока жаркое южное солнце не иссушит трáвы, бархатным ковром ее покрывающие. На этом зеленом бархатном ковре проступали дивные узоры: то поля лиловых фиалок, то всплески бело-желтых ромашек, то острова красных тюльпанов, то прогалины светло-лиловых крокусов.

На двух баркасах они сначала переправили лошадей, строевых и вьючных, через главный севастопольский рейд на Северную сторону. Потом оседлали, сели и поехали по степной грунтовой дороге на запад. Слева за рыжими невысокими холмами виднелось море, омывающее песчаные берега возле деревни Учкуевка. Справа расстилалась неоглядная широкая степь. Жаворонки, празднуя весну, пели где-то высоко в голубом небе, а степь цвела, жила, дышала благоуханным морским воздухом полуденного края. Аржанова вдохнула его всей грудью и захотела сама, как жаворонок, взлететь над бесконечным простором.

Между тем, одетая в офицерский мундир, подаренный ей Потемкиным-Таврическим, Флора ехала не впереди отряда, а во втором его ряду. Ее серый арабский жеребец Алмаз это сильно не любил и рвался вперед, отчего Анастасии приходилось крепче сжимать шенкеля и натягивать повод. Но правила безопасности на крымских дорогах они усвоили давно, проверили собственным печальным опытом и пока не собирались от них отступать. Таким образом, в колонне по два всадника в ряд первое место занимали поручик Чернозуб и сержант Прокофьев.

Команда в пятнадцать кирасир и драгун, числившихся при севастопольском гарнизоне, была сформирована быстро. Стоило лишь Аржановой предъявить подполковнику Соколинскому приказ, адресованный ему из Санкт-Петербурга. Весьма удивился подполковник занятиям очаровательной супруги князя Мещерского. Оказывается, по поручению Императорской Академии наук она изучала флору Крымского полуострова и обязывалась ежегодно представлять в столицу гербарии, собранные в разных районах Таврической области России. Гербарии эти имели столь необыкновенную ценность, что к охране оных и самой их собирательницы Военная коллегия предписывала Соколинскому привлекать не менее полувзвода кавалеристов в полном снаряжении и вооружении с запасом патронов на двадцать выстрелов.

Анастасии хотелось бы думать, что новое поручение императрицы позволит ей вновь собрать и привести в рабочее состояние свою знаменитую команду. Бездеятельность, которой предавались ее люди в течение трех месяцев, а также — большое количество золотых и серебряных монет, попавших к ним при разграблении крепости Очаков, по ее мнению, сослужило плохую службу тем, кто ранее государево дело умел поставить выше своих прихотей, или, по крайней мере, умело сочетал и то, и другое.