Резкий, пронзительный звонок будильника раздался, как всегда, неожиданно. Будильник стоял на столе, дотянуться до него, нажать на кнопку, чтобы оборвать звонок, сподручнее всего было бы Ане, но она лежала себе и лежала, без малейшего движения, будто и не сверлил над ней воздух пронзительный звонок.

— Аня! Аня! — прошептала Нина Елизаровна со своего дивана. — Ну, нажми же! Бабушка проснется.

Аня со стоном приподняла голову и тут же повалилась обратно на подушку:

— О-ой, сейчас!..

Нина Елизаровна вскочила с постели, прошептала гневно:

— «Сейчас» твое!.. — дошлепала до стола и зажала звонок. — Совсем о других лень подумать. Бабушка сегодня до трех часов не спала!

Аня снова попыталась оторвать голову от подушки, и снова у нее ничего не вышло. Лишь протянула все так же:

— О-ой!..

Дверь, ведущая в смежную комнату, открылась, из нее вышла Лида и быстро прикрыла дверь за собой. Она тоже еще, как и мать, была в ночной рубашке.

— Не «ой», а раньше, моя дорогая, нужно, приходить домой! — не заметив складности своей речи, по-прежнему гневно и по-прежнему шепотом сказала Ане Нина Елизаровна.

— Стихами ругаетесь? — сонно, потягиваясь, спросила от двери Лида.

— Какими стихами? — не поняв, повернулась к ней мать. — Бабушка там проснулась, нет?

— Раньше еще, — ответила Лида. — Я ей уже судно давала. Через вас только выносить не хотела, чтобы не будить.

Аня между тем оторвала, наконец, голову от подушки и села на постели.

— О-ой!.. — все так же протяжно проговорила она. — Кто это придумал, чтобы на работу так рано?

— Девять часов — рано? — сказала Нина Елизаровна. — Ну, моя дорогая!

— Так сейчас-то семь еще.

— Ложиться вовремя — и семь часов будет не рано, — направляясь мимо старшей дочери в соседнюю комнату, проговорила на ходу Нина Елизаровна. — Не болтаться неизвестно где до часу ночи!

— Да ну, а когда же «болтаться», как не в восемнадцать лет? — останавливая мать движением руки, тихо, так чтобы не услышала Аня, сказала Лида.

Нина Елизаровна не приняла ее шепота.

— И в тридцать, как я понимаю, — ответила она громко, — тоже не поздно.

Парализованная мать в соседней комнате, бабушка ее дочерей, не спала, и Нина Елизаровна могла позволить себе говорить во весь голос.

— А что про пятьдесят скажешь? — с вызовом, не дав сестре ответить, выкрикнула с раскладушки Аня.

— Аня! — останавливая ее, проговорила Лида.

Нина Елизаровна уже открыла дверь в соседнюю комнату, переступила даже за порог — и вышагнула обратно.

— Я за тебя еще в ответе пока. Ясно? — тяжело, придавливающе гладя на Аню, всем тем же гневливым тоном сказала она. — А матери ты не судья. Ясно? И чтоб в последний раз слышала!

Она зашла в комнату и с силой захлопнула за собой дверь.

— Что ты суешься не в свои дела? — упреком, но и мягко вместе с тем сказала Лида младшей сестре.