На нем лежала ответственность за наши жизни и за целость ракеты, - он
не хотел рисковать. Но Тюрин положил свою руку на руку Соколовского, как
бы запрещая этим жестом поворачивать руль высоты.
Полет продолжался час, два, три, - я уж не могу сказать точно.
Наконец мы увидели площадку, лежащую довольно косо, но все же на нее
можно было спуститься. Ракета остановилась в пространстве, потом очень
медленно снизилась. Стоп! Ракета стояла под углом в тридцать градусов.
- Ну вот, - сказал Соколовский. - Доставить вас сюда я доставил, но как
мы поднимемся отсюда, не знаю.
- Главное - мы достигли цели, - ответил Тюрин.
Сейчас он ни о чем больше не хотел думать и занялся измерением
температуры почвы. К его величайшему удовольствию, термометр показывал сто
пятьдесят градусов холода. Не слишком-то высокая температура, но все же
гипотеза как будто оправдывалась.
А геолог уже бил молотком. Из-под его молотка сыпались искры, но ни
один кусок породы не отлетал в сторону. Наконец, утомленный работой,
Соколовский выпрямился и, прислонившись ко мне скафандром, сказал:
- Чистейший железняк. Чего и можно было ожидать. Придется ограничиться
готовыми обломками. - И он зашагал по площадке в поисках образцов.
Я посмотрел вверх и увидел звезды, полоски Млечного Пути и ярко
расцвеченные разноцветными искрами сияющие края нашей трещины. Потом я
взглянул в направлении луча прожектора. И вдруг мне показалось, что возле
небольшой боковой расщелины луч как будто колеблется. Я подошел к
расщелине. В самом деле: еле заметная струя пара или газа выходила из ее
глубин. Чтобы проверить себя, я взял горсть легкого пепла и бросил туда.
Пепел отлетел в сторону. Это становилось интересным. Я нашел обломок
скалы, нависший над краем, и сбросил его, чтобы сотрясением почвы привлечь
внимание моих спутников и позвать их к себе. Камень полетел вниз. Прошло
не менее десяти секунд, прежде чем я почувствовал легкое сотрясение почвы.
Затем последовало второе, третье, четвертое - все более сильные. Я не мог
понять, в чем дело. Некоторые удары были так значительны, что вибрация
почвы передавалась всему телу. И вдруг я увидел, как огромная глыба
пролетела мимо меня. Попав в полоску света, она сверкнула, как метеорит, и
исчезла в темной бездне. Скалы дрожали. Я понял, что совершил страшную
ошибку. Произошло то, что бывает в горах, когда падение небольшого камешка
вызывает грандиозные горные обвалы. И вот теперь отовсюду неслись камни,
обломки скал, мелкие камешки. Они ударялись о скалы, отскакивали,
сталкивались между собой, выбивая искры... Если бы мы находились на Земле,
мы слышали бы громовые раскаты, гул, похожий на канонаду, бесконечно
отраженную горным эхом, но здесь не было воздуха, и поэтому царила
абсолютная тишина. Звук, вернее - вибрация почвы, передавался только через
ноги. Невозможно было угадать, куда бежать, откуда ждать опасности...
Застыв в смертельном испуге, я, вероятно, так и погиб бы в столбняке, если
бы не увидел Соколовского, который, стоя на площадке ракеты, неистово
махал мне руками. |