— Ну что же, гражданин, — ее передернуло от отвратительного вкуса этого слова, — вы прекрасно знаете: я — русская, я подданная Ее Величества Российской императрицы Екатерины Алексеевны, — а значит, могу себе позволить убеждения иные, чем у вас и ваших vignerons (от волнения Мария позабыла, как по-французски «кузнецы», и сказала «виноградари»). Не вижу оснований задерживать меня, а тем более — ломать мою карету. Извольте следовать своим убеждениям, а мне предоставьте следовать своим — и своей дорогою!

— Народ судит не за убеждения, а за действия! — проговорил офицер столь напыщенно, что сразу сделалось ясно: он повторяет чужие слова. Но тотчас в глазах его зажегся прежний нагловатый огонек, а рука медленно поднялась к плечу Марии и слегка коснулась его. — Горничным много хлопот с вашими туалетами, — снова заговорил гасконец. — Все эти застежки, крючки, шнурки… Mon Dieu, зачем? Я бы не стал медлить. Р-раз! И я бы кинжалом вспорол дорогую оболочку! — Он так резко провел указательным пальцем по корсажу к самому мыску лифа, от которого расходились складки юбок, что Мария невольно вскрикнула, словно он и впрямь оголил ее тело.

Он на секунду замолчал, затем заговорил очень медленно, словно с трудом подбирал слова:

— Но потом… потом я бы не спешил… я бы медлил, медлил, пока ты не взмолилась бы… и мои губы… твои губы… не отрывались бы…

Пока же не отрывались друг от друга только их глаза — распаленные взоры слились, как в поцелуе, но вдруг оба содрогнулись, точно при грохоте выстрела: рядом кто-то громко и грубо выругался.

Злющая горничная, девка из Мон-Нуара, вскочила на подножку кареты и теперь стояла, пригнувшись, точно кошка, готовая к прыжку, осыпая обоих отборной бранью.

Что и говорить, в моде у дам того времени были резкие и даже грубые манеры, но эта девка выражалась уж вовсе по-площадному, то есть настолько грязно, что Мария невольно заслонилась от нее ладонями.

А гасконец весело посмеивался, словно появление злобной девки было лишь удачным продолжением шутки.

— Venus en fureur ! — воскликнул он сквозь смех. Потом, увидев лицо Марии, добавил: — Нет, две разгневанные Венеры!

— L'aspic ! — прошипела Мария, отворачиваясь, но тут же вновь ощутила на своей руке его цепкие пальцы.

— Я был так увлечен беседой с тобою, гражданка, что не успел сообщить: именем французского народа мне предписано арестовать тебя!

— Арестовать?! — вскричала Мария — и ей эхом отозвалась девка:

— А-рес-то-вать?! Эту шлюху? Эту поганую аристо ? — И, высунувшись из кареты, она завопила: — Вы слышали, друзья?! Он хочет арестовать пособницу австриячки!.. Нет, братья свободы, не допустим этого! Не допустим!

И Мария ахнуть не успела, как ее вырвали из рук офицера, вытолкнули из кареты и бросили на дорогу. Девка уселась на нее верхом, вцепилась в распустившиеся волосы и закричала:

— Клянусь, она не доедет до тюрьмы! В петлю ее! A la lanterne !

Словно темный туман окутал все вокруг, дыша смрадом немытых, разгоряченных тел.

— В петлю аристо! — раздавались дикие голос. — Повесить ее, повесить! A la lanterne!

— Опомнитесь, граждане! — вмешался наконец-то офицер. — У меня приказ Конвента. Это соучастница преступления, нам нужны ее показания…

Но в голосе офицера не было твердости, и мятежники не обратили никакого внимания на его слова, только девка, исступленно дергая Марию за волосы, выкрикнула:

— Показания?! На черта нужны ее показания, если булочник Капет  уже схвачен? Ее место у тетушки Луизы , но у той и так много поживы.