– Меня всю жизнь тошнит. Не хочешь разговаривать – не разговаривай. Кстати, о тошноте. В Англии каждый год двадцать четыре человека задыхаются, захлебнувшись собственными рвотными массами. Так что не спи на спине, это опасно. Ты лучше опять спой.

– Отстань…

– Ну ладно, можешь отдыхать. А я сам спою тебе. Колыбельную…

– Я не хочу спать! – крикнула Аврора. – Не хочу!

Она выхватила из карманов шорт маленький ножичек, вытянула шило.

– Не хочу!

Аврора воткнула в ладонь шило и провернула его два раза, прямо Бзыри – сестрица Мцыри. Кровь брызнула, Аврора завизжала, принялась дуть на руку и бешено ею размахивать. Если бы подвернулся, допустим, Дон Кихот какой-нибудь, она бы его непременно зашибла бы.

– Превосходно! – совершенно искренне восхитился я. – Ты поднялась еще на одну ступеньку в моей иерархии низших существ! Теперь ты занимаешь достойное место между древопитеком и травопитеком! Ты авроропитек – человек прямомыслящий!

Рычанье было мне ответом.

– Для того чтобы замотать рану, надо разорвать футболку, – посоветовал я. – Берешь – и разрываешь от пупа до груди.

– Отвали, тошнотный.

– А вообще руку лучше не прокалывать, а прижигать, – продолжал советовать я. – Это гораздо больнее. У меня есть горелка, могу одолжить. А можно еще ногти с мясом выгрызать…

– Сам себе ногти выгрызай!

Аврора всхлипнула и ударила ладонью по бетону.

– Я ничего себе прокалывать не стану, – сказал я. – Мне и так хорошо, я все равно не усну. А ты давай, продолжай в том же духе. Знаешь такого художника Ван Гога? Он тоже однажды так – рисовал картину, то ли «Ирисы», то ли «Подсолнухи», не помню. Ему очень хотелось спать, а картину бросить он не мог, тогда взял и, чтобы эффективнее бороться со сном, отрезал себе ухо. Ты себе тоже чего-нибудь можешь отрезать. Ухо, палец, давай, не стесняйся. Потом тебе все равно новое отрастят…

Аврора взяла себя в руки.

– Ты лучше себе язык отрежь, – посоветовала она. – И успокойся.

Она сжалась в комок и принялась ждать.

И я стал ждать.

Аврора продержалась еще четыре часа. Мы сидели молча. Ну почти, я рассказал ей одну историю про Вини Пуха и две истории из сборника «Новый Рюбецаль».

И Аврора уснула. Смешно так. Голову она продолжала держать, и даже глаза были открыты. Но Аврора спала. Челюсть у нее отвалилась. Когда человек засыпает, челюсть он контролировать перестает, она отвисает. А с открытыми глазами спать на редкость тяжело, кошмары снятся просто выдающиеся.

Я мог залезть в шлюз, мог спокойно устроиться за штурвалом, оживить «Черничную Чайку», рвануть куда-нибудь в сторону Центавра…

Но я так не сделал. Легкие победы – это не для нас. Как говорил старина Ахиллес, ни один камень не украдет у меня победу. К тому же если я сейчас улечу, эта Аврора станет всем направо-налево рассказывать, что я ее опоил, стукнул молотком по голове и трусливо удрал. Нет. Пусть все будет по-честному, во всяком случае, до критического момента.

Я достал из кармана платок, подобрал камешек и завернул его в материю, связал концы. Прицелился, швырнул. Попал в лоб. Аврора очнулась. Очумело поглядела по сторонам, увидела меня. Вскочила.

– Ну, что ты так на меня смотришь, красавица?

Аврора поглядела на корабль.

– Ты… – Аврора трясла головой. – Ты…

– Нет, Стрыгин-Гималайский. Конечно я. Как спалось?

Аврора поднялась. Долго изучала меня, будто я был колонией бактерий, а она Александром Флемингом.