— Горди тебя не жалует.

— Я заметил, — пожал плечами Руфус.

— Он спрашивал, где тебя носило.

— А вы как считаете?

— Солдат должен быть послушным, — глубокомысленно изрек Синклер.

— Вот и поищите себе такого, — ответил Руфус. — Я малый шустрый и беспокойный, а бездельничать и наедать брюхо не по мне.

Это был камешек в огород Горди, который в свои годы успел обзавестись заметным брюшком.

Руфус осушил кружку и снова направился к двери.

Синклер встал, глядя на него с еще большим интересом.

— Нет, погоди. Не уходи. Ты тут пришелся ко двору, а Горди… Что Горди? В тебе есть что-то такое, чего в нем нет. Ты как, думаешь остаться у нас? — прищурившись, вдруг спросил он.

— Я же говорил: мне на месте не сидится. Сделаю для вас работенку, и хорошо сделаю, коли заплатите по чести, а потом — до свидания. — Руфус понимал, что ходит по лезвию ножа. У Синклера было много вопросов, и вопросы эти не давали ему покоя; Руфус мог прочесть это в его глазах.

— Пойду с тобой на охоту, — заявил Синклер.

— По мне, лучше охотиться в одиночку, — лениво протянул Руфус, искоса наблюдая, как багровеет лицо собеседника, и гадая, как далеко можно зайти, не вызывая на себя взрыва его знаменитого бешенства.

— Я другого мнения, — процедил Синклер сквозь сжатые зубы.

Руфус понял: выбора нет, придется сегодня взять Синклера с собой. Тогда он удовлетворит свое любопытство и завтра, быть может, оставит его в покое и не помешает встретиться с Хирамом.

Поэтому он равнодушно пожал плечами:

— Как вам будет угодно.

— Мне угодно, — отрезал Синклер. — Пусть седлают коней.

А может быть, навязчивость Синклера и к лучшему. Авось во время охоты удастся вызнать что-нибудь про Крейтон. Неважно, где это и что это такое, ясно одно: лучше места для женщин, ткущих пледы тех цветов, которые не имеют ни малейшего отношения к их собственному клану, не придумаешь. Возможно также, что в этом укромном месте успешно прячут кое-кого еще, и, может быть, против его воли.

* * *

Марсали смывала пот и грязь с лица Патрика, а он крепко спал. Как же он должен был измучиться, думала она, если не проснулся, даже не шелохнулся ни разу, и как же сильна боль, если во сне он продолжает стискивать зубы.

Она сняла повязку с его плеча: рану обметало, кожа вокруг покраснела. Перепугавшись, послала Хирама к той женщине, что дала целебных трав для Быстрого Гарри. Хоть бы Хирам поскорей вернулся…

От вида обожженного мяса снова заныло под ложечкой. Ни разу в жизни Марсали не было так трудно, как в ту минуту, когда пришлось прижать раскаленный нож к открытой ране на плече у Патрика. Другим она зашивала раны, вправляла кости и, разумеется, жалела их, но та жалость не шла ни в какое сравнение со вчерашней душераздирающей мукой. Одно только придало ей тогда сил: если б она не решилась прижечь рану, Патрик истек бы кровью.

Осторожно обмывая кожу вокруг раны, Марсали рассматривала тело спящего мужа. Сколько шрамов, боже милостивый. Сколько знаков перенесенной боли! Изрубленное в боях тело с сердцем миротворца…

В дверь тихо постучали. Вскочив, Марсали кинулась открывать — и ахнула: на пороге рядом с Хирамом стояла Джинни. Хирам с невинным видом протянул ей мешочек.

— Я встретил ее у ворот, — объяснил он.

Почти ослепнув от слез, Марсали взяла у него травы и кинулась на шею терпеливо ожидавшей Джинни. Несколько минут она так и стояла, не говоря ни слова, вбирая знакомое тепло и уют родных рук.

— Ну, ну, хорошая моя, — твердила Джинни, — а я-то как рада видеть тебя.