Жорж без конца твердил: «Обратная реакция! Обратная реакция!», — молитвенно складывая руки. Наконец он ощутил прилив смелости и решился наконец подойти к друзьям. Сначала он склонился над крошкой Робером. Лицо мальчика оставалось холодным, дыхания не было слышно. Мейраль откинул одеяло, в надежде определить бьется ли сердце. Но и тут его постигла неудача. Ледяное тельце малыша неподвижно лежало на постели, и все же это не была окоченелость мертвого тела. Состояние остальных — Лангра, Сабины, маленькой Марты, горничных — было аналогичным.

— Это не трупное окоченение! — воскликнул Жорж.

Чтобы окончательно утвердиться в своих предположениях, он измерил температуру у самого пожилого и самого маленького из своих пациентов. Она стабильно держалась на отметке в двадцать градусов.

— Они живы!.. Конечно, ниточка, связывающая их с жизнью слишком непрочная… тонкая… Но они живы!

Однако охватившие Мейраля радостные эмоции скоро улетучились. Молодой человек испугался, что новый приступ оцепенения овладеет им, и он не сможет вовремя прийти им на помощь. Тогда они останутся одни в критическом состоянии, и последствия могут быть самые страшные. Но прошло четверть часа, а его самочувствие не изменилось. Движения были слегка замедлены, но возбуждение исчезло. Потихоньку вернулись прежние ощущения, мысли в голове прояснились. Он принял все возможные меры и даже воспользовался полярископом — для чего пришлось снова устанавливать собранную накануне аппаратуру — чтобы убедиться в точности прохождения реакций и избежать случайного результата при вычислении математических уравнений.

В десять часов утра на термометре было уже девять градусов ниже нуля: на два градуса меньше, чем при его пробуждении. Однако никаких изменений в состоянии больных не наблюдалось. Симптомы напоминали, с одной стороны — поведение впавших в зимнюю спячку животных, а с другой — глубокий летаргический сон. Но опасность не исчезла: люди не могли самостоятельно бороться с холодом. То, что Мейраль старательно обвернул их головы платками и теплыми полотенцами и нагромоздил на них свои собственные одеяла, мало чем спасало положение. Больной организм должен был сам начать борьбу за выживание, только в этом случае счастливый исход был обеспечен. В одиннадцать Мейраль снова проверил состояние спектра, и радости его не было предела: зеленый цвет начал возвращаться! Обратная реакция началась.

— И все же, все же, — бормотал он в слезах, — …я верил, что мы выживем!

В эту минуту он думал не о себе, а о спасении жизни, всей жизни на Земле. Он усилием воли отгонял от себя не дававшие покоя мысли: «А вдруг это только очередной скачок энергии? А что, если его близкие не очнутся?» В полдень температура упала до десяти градусов. Мейраль, кутаясь в тяжелые шубы, едва переносил жуткий холод, но, несмотря на все это, зона зеленого продолжала расширяться. Вновь страшно захотелось есть. Он спустился на кухню и перекусил тем, что осталось после завтрака. Подкрепившись, Жорж устроился в большом профессорском кресле, подогнув под себя ноги и накрывшись с головой пледом из гагачьего пуха, и опять задремал. Организм восстанавливался с трудом: молодой человек проспал так до вечера. Пробило шесть часов, а холод по — прежнему пронизывал до костей, и у неподвижно лежащих людей не наблюдалось никаких признаков выздоровления. Дыхание их по-прежнему оставалось неуловимым для человеческого уха, на бледных лицах не дрогнул ни один мускул. Они больше походили на мертвецов, чем на живых.

— Если бы мне удалось разжечь огонь! — подумал Мейраль.

На всякий случай он попытался, но спички не поддавались. Как химические, так и электрические процессы все еще были невозможны. Тем временем спектр постепенно обретал голубые лучи, а магнитная стрелка компаса, до тех пор зависшая в неподвижности, начала медленно сдвигаться в сторону северо — запада, то есть на пятнадцать градусов приблизилась к своему прежнему настоящему положению.