|
Индуистское кладбище находилось на противоположном конце полуострова, на юге, в квартале Ммази Ммоджа и в непосредственной близости от глиняных хижин, чуть подальше от лагуны уходивших уступами вверх и образовывавших грязную слипшуюся мешанину из гнилых крыш, крошащихся стен, всевозможного мусора и развалин.
Совсем рядом с лагуной, вполне судоходной во время прилива, был устроен невольничий рынок с многочисленными помещениями для будущей рабочей силы. По требованию англичан торговля рабами на Занзибаре стала заметно сокращаться и была разрешена лишь в пределах султаната Занзибара и его африканских владений; вывозить же рабов на Аравийский полуостров и в Оман, на острова Индийского океана, в Западную Индию и в Южную Америку было запрещено. Но несмотря на то, что английский флот контролировал африканское побережье, контрабанда и нелегальная работорговля процветали.
Узкие извилистые улочки впитывали в себя зной и присущие Каменному городу запахи, как губка. Забродившие сладкие фрукты, сдобренные морской солью, вездесущий удушливый запах специй. Неопределимый смрад, поднимающийся от переливчатых черных или зеленоватых луж; острые и тяжелые человеческие и звериные запахи: от блеющих коз, орущих ослов, пронырливых крыс и охотников на них — мяукающих кошек; от кудахчущих кур и воркующих голубей в клетках и спокойно бредущих коров. Бездомные, оголодавшие шелудивые псы — с шерстью, кишащей блохами, — исступленно бросались на отбросы или разлагающиеся останки котенка, устраивая иной раз за них дикие драки с оглушительным лаем и злобным рычанием. Дома источали свойственный только им запах, гнилой и кисловатый, запах влажной штукатурки и серо-зеленых грибов и водорослей. От влажности разбухали массивные двери, сплошь покрытые резьбой — орнаментом или изречениями из Корана — или узорами из бесчисленных шляпок гвоздей. Здесь в центре был расположен сук Мухого, где продавались рыба и удобрения, тоже вносившие свою ноту в палитру запахов; здесь же можно было купить плоские лепешки, неочищенный рис и зерно, хлопчатобумажные ткани, а еще маниоку, растертую или выпрессованную, измельченную или вымоченную. На всех углах сидели на корточках нищие — с пустыми глазницами или другими увечьями. Если же какая-нибудь женщина проходила между высоких зданий вниз по переулку и грациозно поправляла на лице шейлу , иногда на ее руке мелькал нежный красно-коричневый узор, нанесенный хной и оставшийся от недавнего праздника.
Салиму одинаково притягивало все новое — будь то благовонные запахи или смрад, сияющая красота или грязное уродство. Собственно говоря, ей вообще не пристало находиться здесь, и она была рада, что ее лицо скрыто шейлой , и это вкупе с платьем и украшениями говорило только о том, что она девушка из богатого дома, но никак не дочь султана. Не подобало сейидам — принцессам — в возрасте Салимы и женщинам благородного происхождения выходить из дома, кроме как по приглашению на чаепитие к подругам, или навещать больных подруг или знакомых, или по необходимости обратиться в суд. Законом это не возбранялось, просто этого требовали приличия, и те, кто придерживался подобных правил, умел приятно проводить часы досуга в пределах дома, в окружении рабов, исполнявших малейшие хозяйские прихоти. Однако с тех пор как султан отбыл в Оман, некоторые правила соблюдались не так строго. Поначалу, правда, бразды правления островного государства — соответственно обычаю — принял на себя Халид ибн-Саид, самый старший из всех живущих на Занзибаре принцев, и строго следил за соблюдением принятых норм поведения. Но вскоре мучительный кашель свел его в могилу. Это, правда, никого не взволновало, ибо он донимал принца Халида все последние годы. Меджид, следующий сын, был как представитель султана более мягким, а уж своей любимой сестре Салиме он и вовсе ни в чем не перечил. Старшая же сводная сестра Меджида Холе, которой было поручено приглядывать за женщинами во всех султанских дворцах, была перегружена обязанностями, в первую голову — улаживанием постоянных ссор и неутихающих конфликтов на почве ревности. |