Не ради бравады вернулся Дэвид в шахту, а из простой и горькой необходимости. Нужно было найти работу, и найти поскорее, — а это оказалось до странности трудной задачей. В отделении Союза для него не было больше места, путь педагога для него, недоучившегося, был окончательно закрыт. И он вынужден был вернуться на рудник, встать в очередь перед конторкой Артура, нынешнего помощника смотрителя, и просить, чтобы его снова отправили работать под землёй. Не он один пострадал. Не он один испытал перемену судьбы. Провал Рабочей партии на выборах поставил многих из оставшихся за бортом кандидатов в отчаянное положение. Ральстон поступил клерком в контору судового маклера в Ливерпуле, Бонд — помощником к лидскому фотографу, а Дэвис, славный старый Джек Дэвис играл на рояле в кинематографах Ронды. Зато те, кто изменил делу, устроились получше! Дэвид мрачно усмехнулся, подумав о Дэджене, Чалмерсе, Беббингтоне и остальных, которые грелись в лучах народной любви и спокойно подписывались под политической программой, коренным образом противоречившей программе Рабочей партии. Особенно Беббингтон — его портреты появлялись в каждой газете, на прошлой неделе все радиостанции передавали его блестящую речь, гремевшую избитыми пошлостями и благонамеренным ура-патриотизмом. Его провозглашали спасителем нации.

Дэвид резко отодвинул стул и потянулся за своим шарфом, висевшим на перилах у плиты. Стоя спиной к огню, он обмотал шарф вокруг шеи, зашнуровал тяжёлые башмаки, потопав сначала ногами по каменному полу, чтобы лучше их натянуть. Марта держала наготове сумку с едой: все аккуратно обернуто в промасленную бумагу, фляжка наполнена чаем и надёжно закупорена. Другой рукой Марта обтирала о свою юбку большое красное яблоко, полировала его до тех пор, пока оно заблестело. Положив его затем в сумку Дэвида, она улыбнулась.

— Ты всегда был охотник до яблок, Дэвид, я вспомнила об этом вчера, когда была в кооперативе.

— Да, мама. — Он улыбнулся в ответ. Это доказательство её заботливости и трогало, и забавляло его. — Но в прежние времена они не так уж часто мне доставались!

Марта с лёгкой укоризной покачала головой. Затем сказала:

— Не забудь вечером после работы привести ко мне Сэмми. Я сегодня пеку сладкий крендель с изюмом.

— Но, мама, — запротестовал Дэвид. — В конце концов Энни подаст на тебя в суд, если ты будешь каждый день похищать у неё Сэмми и к завтраку, и к обеду.

Марта отвела глаза. В лице её не было злобы, одно лишь лёгкое замешательство.

— Ну, что ж, — пробормотала она наконец, — раз ей это неприятно, пускай и сама приходит. Мой Сэмми сегодня в первый раз идёт на работу в шахту, — как же можно, чтобы я не испекла ему крендель?

Она замолчала, пытаясь, скрыть волнение под притворной суровостью.

— Слышишь, Дэвид? Позови и эту женщину тоже сегодня.

— Слышу, мама, — ответил он, направляясь к двери.

Но Марта считала своим долгом проводить его и собственными руками открыть перед ним дверь. Она теперь всегда это делала, это было с её стороны величайшим доказательством расположения к нему. Стоя в темноте, на пронизывающем ветру, она медленным движением головы ответила на его прощальный кивок и потом, упёршись одной рукой в бок, глядела, как фигура сына мелькала по Инкерманской улице. Только когда он скрылся из виду, Марта, закрыв дверь, вернулась в тёплую кухню. И тотчас же, несмотря на ранний час, она с какой-то тайной радостью принялась доставать всё, что нужно для пирога — муку, коринку, цикат, — выкладывала все это торопливо, любовно, чтобы приготовить пирог для Сэмми.