— Мы решили сделать для вас небольшой показательный концерт, — сказал министр, когда мы покидали академию. — Познакомитесь с нашими музыкальными инструментами, традиционными мелодиями, старинными и современными песнями Кашмира. Мне кажется, это будет интересно. Что если завтра мы устроим такое импровизированное представление? Приезжайте прямо в радиоцентр. Я попрошу, чтобы нам дали самую лучшую студию.

Так в течение нескольких часов я прошел курс, который годами изучают в академии будущие музыканты. Я ничему не научился, очень немногое запомнил, но посмотрел и прослушал основное. Позднее это помогло мне лучше ориентироваться в вопросах, посвященных индийскому искусству.

Вслушиваясь в однообразное монотонное звучание струнных инструментов «северной школы»: сарасвати вины, тампура, ситара, серанти, иктара, тильбуба, сараджа, я вспоминал утреннее служение в храме черноликой богини Кали, которое мне посчастливилось подсмотреть по дороге в радиоцентр.

— Так требования современной жизни возвратили нам забытое наследие древности, — пояснил переводчик, когда закончилось выступление струнного оркестра. — Мы вернулись к тому, от чего ушли.

«Вернулись к тому от чего ушли…» Я вспомнил недавнюю беседу в местном музее. После того как мы осмотрели экспонаты в сумрачных, неуютных залах, директор провел меня в сад, где среди пальм и розовых шпалер стояли каменные статуи, жертвенники и лингамы, привезенные из разрушенных во времена войн и стихийных бедствий храмов. Журчал фонтан, бабочки-нектарницы, трепеща, парили над чашечками цветов. Солнце вытапливало аромат древних смол из кедровых досок, которыми был обшит музей. Ноздреватые серые камни прекрасно смотрелись на зеленом ковре подстриженного газона. Я сразу же обратил внимание на знак двойного тримурти с тюркскими буквами в каждом зубце.

— Откуда у вас эта плита? — спросил я у директора.

— Из долины Кулу. Там все так перемешалось, что не разберешь. Где-то я слыхал, что интересующие вас манускрипты об Иссе тоже хранятся в древней Кулуте.

Это было весьма сомнительно, потому что в Кулу долгие годы жил Рерих, и Николай Константинович не преминул бы отыскать драгоценные документы. Замечание директора я, естественно, пропустил мимо ушей.

Но слова о возвращении к истокам нежданно-негаданно помогли мне докопаться до истины. Я подумал о том, что печатные работы Рериха и породили новые слухи о манускриптах, якобы объявившихся в Кулу! Так след замкнулся на след, рисуя круг, который никуда не ведет.

«Легенда творит легенду», — любил говорить Ефремов.

Великая жизнь тоже творит ее. Вспоминая серую плиту на зеленой траве музея, я мысленно видел камень в цветущей роще Кулуты. Строгие буквы вещего алфавита деваиагири, общего для санскрита и хинди, рождали слова, исполненные величия и потаенного смысла.

«Тело Махариши Николая Рериха, великого друга Индии, было предано сожжению на сем месте 30 магхар 2004 года Бикрам эры, отвечающего 15 декабря 1947 года. Ом Рам».

«О Рама!» — то же восклицание, что и на камне Гандиджи…

Смерть застала Рериха за подготовкой к возвращению на Родину. Он умер гражданином Советского Союза и был похоронен по обычаям Индии.

«Алтай — Гималаи». Мост дружбы.

Я много упустил из живой и наглядной лекции по истории индийской музыки.