Чужаки, конечно, были той основной точкой, на которой сосредоточилось внимание Билла Кокса. Их высокоэнергетическое излучение почти пере— грузило его приборы, хотя они были слишком далеко, чтобы их можно было видеть. Приблизительно в миллионе километров, плюс-минус несколько сотен тысяч, ожидающие с очевидным терпением вблизи передней лагранжевой точки Сатурн-Титан. фактическое определение этой точки было чрезвычайно усложнено присутствием восьми других лун, и мне сказали, что никакая Троянская точка не бывает стабильна длительное время — даже если движение Колонии О'Нейла когда-либо станет действовать на L-5, оно никогда не распространится на Сатурн. Но сводилось все к тому, что чужие ждали примерно в 60 градусах «ниже» орбиты Титана, во вполне разумном месте для конференции. Что лишний раз подтверждало предположение о том, что они стремились к встрече.

Так что мы должны были сделать следующий шаг и поздороваться.

Троянская точка была удалена на расстояние добрых четырех световых секунд, и опаздывать не хотелось никому.

У нас, танцоров, разумеется, тоже было чем заняться, пока Билл и полковник Сонг трудились не покладая рук. Мы отнюдь не все время проводили как зеваки-туристы.

Лимузин был полностью загружен припасами и снабжен оборудованием, проверен в полевых условиях и на борту до последней схемы, и за его работу можно было поручиться. Это было сделано давно, во время полета. Так что, естественно, первым делом мы снова взялись проверять припасы и обо— рудование и провели обширное тестирование вплоть до последней схемы.

Если у нас ничего не получится, следующая экспедиция прибудет никак не раньше чем через два или три года — и, возможно, к тому времени им настолько осточертеет сидеть в этой точке, что они отправятся домой.

Кроме того, я хотел с ними поговорить на личную тему.

Именно это было причиной последних событий, которые произошли перед тем, как дать полный ход в направлении чужих: мы провели несколько часов в споре с дипломатами по поводу хореографии; хотя практически этот спор не прекращался весь год.

Я в конце концов их бросил и отправился к себе в каюту. Пусть сами танцуют! Я потерял не терпение, потерял только желание спорить. Де Ла Торре для вежливости выждал какое-то время и позвонил ко Мне в дверь. — Войдите.

Стрижка для пребывания в невесомости испортила его внешний вид.

Раньше у него, должно быть, была прическа, как у Марка Твена. Ему также пришлось сбрить бороду — в шлеме нет места для бороды — и, поскольку он ненавидел бритье, то делал это скверно; но это как раз и пошло на пользу его внешности — щетины было почти достаточно, чтобы компенсировать огромный, покрытый пушком череп. В его теплых коричневых глазах читалась невыразимая усталость, веки из-за морщинок походили на изюм. Он прилепился к стенке, двигаясь с преувеличенной осторожностью человека, уставшего так, что не в состоянии шевельнуть пальцем, и выравнялся относительно локальной вертикали, заложенной в стенку земными проектировщиками (когда Гарри построит свой первый космический корабль ценой в миллиард долларов, он будет более изобретательным).

Де Ла Торре, в его возрасте, никогда не сможет стать Человеком Космоса.

Из уважения к нему я принял вертикальное положение относительно той же линии, что и он. Остатки раздражения ушли; решимость осталась.

— Чарльз, мы должны прийти к согласию.

— Иезекииль, только не говорите мне, что вы такой же слепой, как все остальные.

— Они только считают более соответствующим, чтобы самое первое движение было скорее уважительным, чем строгим; скорее торжественным, чем эмоциональным. Как только мы установим связь, откроем отношения с этими существами во взаимном достоинстве, тогда будет время, чтобы заявить наши жалобы.