Марсель Пруст. У Германтов
В поисках утраченного времени - 3
Часть первая
Переезд во флигель особняка Германтов. Ложа бенуар принцессы Германтской. Жизнь в Донсьереу Сен-Лу. Телефонный разговор с бабушкой. Встреча
с любовницей Сен-Лу. Прием у маркизы де Вильпаризи. Болезнь бабушки.
Утреннее щебетание птиц казалось несносным Франсуазе. Каждое слово "прислуги" заставляло ее вздрагивать; незнакомые шаги ее беспокоили,
она осведомлялась о них; дело в том, что мы переехали. Конечно, и на шестом этаже нашей прежней квартиры слуги двигались не меньше; но она их
знала; их ходьба взад и вперед сделалась для нее чем-то дружеским. Теперь же и к тишине она прислушивалась с болезненным напряжением. И так как
наш новый квартал оказался настолько же тихим, насколько бульвар, на котором мы жили прежде, был шумным, то при звуках песенки, напеваемой
каким-нибудь прохожим (подобно оркестровому мотиву различимой издали, если она негромкая), на глазах у Франсуазы-изгнанницы навертывались слезы.
Вот почему, если я насмехался над нашей старой служанкой, глубоко опечаленной тем, что пришлось покинуть дом, где мы пользовались "таким
всеобщим уважением" и где она с плачем, согласно ритуалу Комбре, укладывала свои вещи, объявляя, что нет на свете домов, которые были бы лучше
нашего, - зато, столь же болезненно приспособляясь к новым вещам, сколь легко я расставался со старыми, я сблизился с Франсуазой, когда увидел,
что водворение в доме, где она не получила от еще не знавшего нас консьержа знаков почтения, необходимых для ее хорошего душевного самочувствия,
повергло ее в состояние, близкое к обмороку. Она одна могла меня понять; уж конечно не молодой ливрейный лакей был бы на это способен; для него,
как нельзя более чуждого Комбре, переезд, поселение в другом квартале было чем-то вроде вакаций, когда новизна вещей дает тот же отдых, что и
путешествие; ему казалось, что он в деревне; и насморк принес ему, подобно простуде от сквозняка в вагоне с плохо закрывающимся окном,
восхитительное впечатление, будто он побывал на лоне природы; при каждом чихании он радовался, что нашел такое шикарное место, ибо давнишним его
желанием были господа, которые много путешествуют. Вот почему, не думая о нем, я пошел прямо к Франсуазе; но если я посмеялся над ее слезами во
время отъезда, оставившего меня равнодушным, то она проявила ледяное отношение к моей печали, потому что ее разделяла. Вместе с мнимой
"чувствительностью" нервных людей увеличивается и их эгоизм; они неспособны выносить в других выставляемые на показ немощи, которым в себе самих
уделяют все больше и больше внимания. Франсуаза, не подавлявшая и самого легкого своего недомогания, отворачивала голову, если страдал я, чтобы
не дать мне удовольствия видеть, как меня жалеют и даже замечают мое страдание. Она вела себя точно так же и при моих попытках заговорить с ней
о нашем новом жилище. Вдобавок, вынужденная через два дня сходить за платьями, забытыми в только что покинутой нами квартире, тогда как у меня
была еще в результате переезда "температура" и я, подобно удаву, только что проглотившему быка, чувствовал себя тяжко помятым выпуклым профилем
длинной каменной ограды, который зрению моему предстояло "переварить", Франсуаза, со свойственной женщинам неверностью, вернулась, заявляя, что
она чуть не задохлась на нашем старом бульваре, что, идя туда, она совсем "заплуталась", что никогда она не видела таких неудобных лестниц, что
она не вернется жить туда ни "за полцарства", ни за какие миллионы - гипотезы безосновательные - и что все (то есть все, касавшееся кухни и
кастрюль) гораздо лучше "устроено" в нашей новой квартире.
|
