— Ой, простите, — без тени раскаяния в голосе проговорила Наташа и бодро затопала к единственному в палате стулу.

Мне ничего не оставалось, как присесть на краешек кровати.

— Как ты? — спросила я, с опаской поглядывая на тоненький проводок капельницы, тянущийся от бабулиной руки к штативу.

— Гораздо лучше, температуру сбили. Вот, капают все время… — Бабуля улыбнулась, и у меня на душе сразу потеплело. — Я бы хоть сегодня отсюда сбежала, да врачи говорят, что лечить будут неделю.

— Чего это ты придумала? Лечись, сколько положено.

— Ты ж там совсем одна.

— И мне не десять лет, — погладила я морщинистую руку.

— Я за ней пригляжу, баб Маш, — хохотнула Наташа из своего угла. — Баловаться не разрешу.

— А за тобой-то кто приглядит?

— Да, все нормально, баб Маш, справимся, — успокоила ее Наташа. — И вам тут скучать не дадим.

— Что тебе принести? Кормят нормально? — снова спросила я.

— Да, ты знаешь, — встрепенулась бабушка. — На завтрак давали очень даже приличную запеканку и какао. У меня даже аппетит разыгрался. Так что, ничего не нужно.

— Ладно, сами разберемся, — кивнула я. — Бабуль, я тут вещицу одну нашла…

И достала из сумки коробочку с брошью.

— Не знаешь, что это? И главное, откуда?..

— Ничего себе, красотища! — материализовалась за спиной Наташа.

Лицо бабули вытянулось от удивления. Казалось, она не верит своим глазам.

— Где ты это взяла?

— Нашла в твоем сундуке.

— Что, вот так спокойненько она там лежала?

— Ну, в общем-то, да… Я вчера искала куклу, ту мулатку, помнишь? Ну, и наткнулась на эту брошку.

Бабуля молчала какое-то время. Она взяла брошь и разглядывала ее, аккуратно поглаживая граненую поверхность камней. Мы с Наташей не нарушали повисшую тишину, даже девушка на соседней койке, казалось, боится пошевелиться, искоса поглядывая в нашу сторону.

— Словно вестник прошлого, — проговорила наконец бабушка.

— Это твоя брошь? — рискнула спросить я.

— Наша, семейная, — все так же задумчиво ответила она. — И давно потерянная. Вот уж не гадала, что найдется когда-нибудь…

— Баб Маш, расскажите, интересно же, — заканючила Наташа.

Бабуля очнулась и посмотрела на нас отчего-то повлажневшими глазами. И столько в них было грусти, словно картины прошлого, что промелькнули сейчас в ее памяти, были безрадостными, трагичными. Ее грусть передалась мне. И даже Наташа принялась смущенно рыться в сумке, проникаясь общим настроением.

— Можно сказать, что эта брошь — семейная реликвия, — вновь заговорила бабушка. — Сколько себя помню, она все время была у нас. Пока не потерялась во время переезда. Где мы только ее не искали… а она, оказывается, все время преспокойно лежала в сундуке.

— Переезда? Это ж сколько лет она считалась потерянной?

Я подсчитала в уме. Получалось больше сорока лет, потому что последний переезд был в ту квартиру, где мы сейчас живем. Бабуле тогда едва исполнилось двадцать. Она только вышла замуж, и молодой семье выделили отдельное жилье.

— Мама еще была жива. Она и отдала мне эту брошь, а я ее потеряла. По крайней мере, я так считала все эти годы. А она… ну надо же!

Бабуля протянула мне коробочку:

— Положи ее куда-нибудь, раз уж нашлась.