Унгерну вспомнилась слышанная от монголов назидательная легенда. Когда Бог сотворил мир, он сначала сделал человека с душой чёрной, как ворон. Потом подумал, что это нехорошо: с такой душой человек пойдёт прямо в ад. Сломал его, сделал другого с душой белой, как лебедь. Подумал, подумал — опять нехорошо. Как такой человек будет резать барашков? С голоду умрёт. Опять сломал, третьего сделал. Дал ему душу пёструю, как сорока. От него все люди пошли. У одних много чёрных перьев, у других — белых. У его казаков оперение было слишком чёрным, чтобы доверить им золото. У монгольских чахаров — слишком белым. Остаются буряты.

Унгерн вызвал к себе подъесаула Ергонова, бурята, командовавшего эскадроном его личного конвоя, и долго его инструктировал. Поставленная генералом задача была очень трудной, если вообще выполнимой. Предстояло доставить в Хайлар, а оттуда поездом в Харбин 24 ящика, в каждом из которых было три с половиной пуда золотых монет, а также обитый железом семипудовый сундук барона. В случае явной опасности захвата дивизионной казны красными её следовало надёжно укрыть. Для этого Унгерн указал на карте несколько подходящих мест на пути следования. Ночью, взяв с собой 16 верных солдат-бурятов, Ергонов незаметно покинул лагерь. Позднее нашлись свидетели, видевшие в одном из бурятских улусов маленький отряд конников, сопровождавших тяжело нагруженные арбы. Грязные, усталые, некоторые с окровавленными повязками, они не остановились там на днёвку, а лишь насильно взяли 38 свежих лошадей и проследовали дальше на запад…

Ночью барона Унгерна покинули последние казаки. А чахары, посоветовавшись, под утро связали своего вана, бросили его поперёк седла и не спеша поехали навстречу красным всадникам 35-го кавполка. Унгерна увезли в Иркутск, а затем отправили в Новониколаевск. Там за него взялись чекисты. То угрозами и побоями, то обещаниями сохранить жизнь они добивались, чтобы пленник указал место, где спрятал «несметные сокровища». Но Унгерн молчал. Поняв, что этот орешек им не по зубам — ни за что не расколется, верный офицерской чести, не будет просить пощады, чекисты передали белого генерала в Сибирский ревтрибунал, который приговорил его к «высшей мере социальной защиты» — расстрелу. 15 сентября 1921 года председатель Сибирской ЧК Иван Павлуновский собственноручно привёл приговор в исполнение.

Между тем в самой Монголии из-за «клада Унгерна» произошёл форменный скандал. Его предыстория такова.

В 1920 году после взятия красными Иркутска и разгрома Колчака родился план распространения большевистского контроля на Монголию. Идея была проста: если советских лидеров не устраивало правительство какой-нибудь соседней страны, сколачивалось ещё одно — «революционное», а затем в ситуации искусственно созданного двоевластия никого не представляющие самозванцы, якобы «выражая волю трудового народа», призывали себе на помощь Красную армию. Этот приём ранее был успешно использован на Украине и в Грузии. Теперь пришла очередь Монголии.

В конце февраля 1921 года стараниями Сибирского бюро ЦК РКП(б) в Кяхту были доставлены несколько групп едва знакомых друг с другом монголов. 13 марта эти заговорщики объявили о создании Временного народного правительства, в которое от имени народа назначили сами себя. После этого 21 июня на территорию суверенной Монголии вступили регулярные части Красной армии. 6 июля они взяли Ургу. В тот же день туда пожаловало Временное народное правительство, возглавляемое типографским наборщиком Дамидины Сухэ. Через четыре дня после настоящей драки из-за министерских постов было объявлено, что отныне оно не временное, а постоянное. А на следующее утро монгольский народ узнал, что у него есть «великий вождь Сухэ-батор» и что под его руководством в стране произошла революция.