Ориган, бросив на жену раздражённый взгляд, устало потёр виски. Иногда её недогадливость и беспечность утомляла его куда больше, чем политика. Ответить не успел (а может, и не собирался) — в дверь аккуратно, но настойчиво постучали.

— Войдите. — Ответил герцог, едва герцогиня успела надеть что-то поверх.

В комнату вошёл рыцарь из приближённых. Торопливо поклонившись, доложил:

— Повелитель, у восточных границ поймали принцессу. Доставили сюда.

— Веди.

Девочку, обессиленную и грязную с дороги, почти волоком затащили в покои.

— Дядя? — Удивлённо моргнула она, беззастенчиво подойдя ближе, — А где папа и няня?

— Папу ты больше не увидишь. — Сухо отрезал он и кивнул стражникам на неё: — Знак.

Верно поняв приказ, один из стражников попытался закатать рукав платья девочки до нужного уровня, но когда не получилось — просто порвал ткань на предплечье. Принцесс испуганно всхлипнула, вновь безуспешно попытавшись выдернуть ручку, а герцог стал внимательно разглядывать знак.

Конечно, он видел его раньше, но никогда так близко. С этого расстояния переплетающиеся драконы казались живыми, и наощупь чувствовались даже их мелкие чешуйки…

Именно так в древних рукописях описывался знак Наследниц.

Словно ища окончательное подтверждение своей мысли, герцог с каким-то непонятным для себя трепетом, граничащим со смутным страхом перед чем-то неведомым, всего на секунду взглянул принцессе в глаза. Та теперь смотрела на него с непониманием и ужасом, однако и мелькнула в чистом детском взгляде холодная гордая сталь, хотя девочка мало что понимала из происходящего. И синие, как моря, глаза её тут же стали ярко-ярко зелёными…

— Запереть. — Отпрянув, велел герцог, — Но следите, чтобы была сыта и здорова. Охрана должна быть безупречной, чтобы и муха не пролетела.

— Будет исполнено. — Чинно поклонился главный, дав знак подручным следовать за собой. Те снова подхватили девочку под руки, и в этот раз она даже не сопротивлялась.

…

Принцесса потеряла счёт дням. Были ли они, или ей это только казалось, что лучи солнца изредка заглядывают к ней сквозь решётку?.. Жива она, или уже умерла? Хелен не знала. Знала только, что ей глубоко ненавистны эти четыре голые каменные стены, эта маленькая, скрипучая деревянная кроватка, дразняще пахнущая лесом, даже это маленькое, недосягаемое решётчатое окошко, сквозь которое слышался шум волн и проникал свет и запахи. Это кружило голову, делало и без того бездонную печаль ещё глубже.

Сыро. И холодно. Безысходно.

Всё, что ей теперь было позволено делать — спать да есть, есть и спать. Ни крики, ни мольбы, ни слёзы не трогали равнодушных, закованных в железо стражников, один раз девочку даже ударили, чтобы «прекратила так истошно реветь», и мир предстал совсем в другом свете. Он стал жестоким.

Прошла неделя, потом другая, но ничего не менялось. Девочка теперь сама себе напоминала растение, и никакой радости, никакого света и надежды, казалось, не осталось в её детской душе — одна только боль, скорбь и тьма, пока однажды не появился «просвет».

В очередной раз скрипнул открываемый замок, и Хелен даже не повернула головы, всё так же застыв скрюченным изваянием, на полу, обняв колени. Звон — кто-то поставил на пол железную миску и стакан. Но потом девочка вдруг дёрнулась, когда чья-то ласковая мягкая рука провела по волосам и лицу.