— Может быть она работает на Асада. Вот мы это сейчас и узнаем. Зачем вдруг мне подарили именно ее. Я не люблю и не верю в совпадения.

Я смотрела ему в лицо расширенными от страха глазами. Сейчас происходило нечто плохое. Нечто такое от чего взгляд этого зверя стал злым и полосовал меня по оголенным от страха нервам.

— Понимаешь меня, да? Хорошо понимаешь. И тогда все понимала. Зачем вышла? Кто надоумил спектакль сыграть?

Я отрицательно качнула головой и тихо ответила по-русски:

— Никто. Мне Слона было жалко.

И снова хохот. Как же хочется плюнуть ему в лицо, когда он вот так смеется надо мной как смеются над собачонками или забавными зверьками в тот же момент готовы пнуть ногой в любой момент.

— Жалко? Того ублюдка, который вас как скотину в фургоне перевозил? Голодом морил? Своих женщин чужакам продал? Эту мразь жалко?

— А вы чем лучше его?

Он вздернул подбородок, покрытый легкой щетиной. Было в этом ублюдке что-то надменное, высокомерное. Словно он какая-то высшая раса, а все остальные жалкие насекомые.

— Мы своих женщин не продаем.

— Вы их убиваете сами?

Приподнял за петлю выше, почти оторвав от пола и приблизив глаза вплотную к моим и у меня дух захватило от этой близости. Какие же они жутко-красивые его глаза.

— Верно — мы их убиваем сами.

Прозвучало как угроза или обещание и мне стало еще страшнее.

— Поэтому ты сейчас все расскажешь мне сама. Зачем тебя мне подсунули? Что ты должна была у меня выведать?

— Меня не подсунули. Я вышла сама. Меня выкрали. Я уже говорила. Я хотела устроиться на работу няней… я знаю язык и мне пообещали место в Париже…. А потом сделали укол в шею и … и все. Я не такая, как те девушки. Я не…

— Ты не шлюха? — глаза перестали кажется сверкать презрением, — Ты хорошая и воспитанная девочка, которой наврали.

— Дааа. Все было именно так.

— Конечно именно так. Все было как ты говоришь. Кто эту басню сочинил ты или твой бывший хозяин?

Как же страшно смотреть ему в глаза они у него такие холодные, такие колючие как лезвия бритвы. Он ими режет меня, препарирует, словно вскрывает мне мозги и видит там даже то, чего не вижу я сама.

— Просто скажи правду, и я прирежу тебя очень быстро ты даже не почувствуешь, а солжешь о смерти мечтать будешь. Я с тебя кусочки кожи срезать буду и псов своих кормить или тебя сожрать заставлю.

Вот и правда не нужна я ему, меня все равно убьют рано или поздно. Может так даже лучше. Не тронет никто. Ни он, ни звери его лютые, которые там за палаткой ржут, как и их кони.

— Давай рассказывай, чему тебя научили? Зачем ты должна была выйти ко мне?

— Я понятия не имею кто ты. Никто меня ничему не учил. Какую правду?

Чуть не плача и пытаясь ослабить натяжение петли на нее, просовывая за руки.

— Рефат, а ну подержи ее, может без одного пальца она заговорит быстрее.

Тот сразу же схватил меня за волосы и швырнул на пол, придавил всем весом, стал на одно колено и сдавил мне запястье, вытягивая руку насильно вперед. В ладони Кадира сверкнуло лезвие кривого ножа, он склонился над моей рукой…распрямляя мне пальцы, царапая лезвием мизинец. От ужаса я не кричала, я не могла издать ни звука я, широко раскрыв рот, зашлась в немом вопле и по щекам градом потекли слезы. И вдруг Кадир убрал нож, схватил мою руку и перевернул тыльной стороной запястья вверх, потрогал большим пальцем красные вздутые пятна.