Очень скоро на борт поднялись работорговцы и получатели живого товара. Один из них, высокий, с тонкими чертами человек, светлокожий и чуть сутулый, явился с бумагой в руке. Партия Берча, включавшая меня, Элизу с детьми, Гарри, Лети и нескольких других, присоединившихся к нам в Ричмонде, была направлена к нему. Этим джентльменом был мистер Теофилус Фриман. Поднеся к глазам свою бумагу, он выкликнул: «Платт». Никто не отозвался. Это имя он повторял снова и снова, но ответа по-прежнему не было. Потом была названа Лети, затем Элиза, за нею Гарри, пока весь список не кончился, и каждый из них делал шаг вперед, когда называли его имя.

– Капитан, где Платт? – вопросил Теофилус Фриман.

Капитан не мог ему ничего сообщить, поскольку никто на борту не отзывался на это имя.

– А кто же отправил этого ниггера? – вновь спросил он капитана, указывая на меня.

– Берч, – ответил капитан.

– Твое имя Платт – ты отвечаешь моему описанию. Почему ты не сделал шаг вперед? – спросил он меня гневным тоном.

Я сообщил ему, что это не мое имя; что меня никогда так не называли, но я против него нисколько не возражаю.

– Ладно, – посулил он, – я научу тебя твоему имени, да так, что ты его никогда не забудешь. Дьяволом клянусь, – добавил он.

Мистер Теофилус Фриман, между прочим, ни в чем не уступал своему партнеру, Берчу, по части богохульства. На корабле я плыл под кличкой «Стюард», а теперь меня в первый раз назвали Платтом – именем, которое Берч прислал покупателю его товара. С судна я видел, как работали на причале грузчики, выстроившись цепочкой. Мы миновали их, пока нас гнали в невольничий загон Фримана. Этот загон был очень похож на загон Гудина в Ричмонде, если не считать того, что двор был обнесен частоколом с заостренными верхушками, а не кирпичными стенами.

Вместе с нами в этом загоне было по меньшей мере 50 человек. Когда мы сложили свои одеяла в одном из маленьких домиков во дворе, а затем прошли перекличку и получили свой паек, нам позволили погулять по двору до темноты, после чего мы завернулись в одеяла и улеглись – кто под навесом, кто на сеновале, а кто и в открытом дворе, каждый в меру своих предпочтений.

Той ночью я почти не сомкнул глаз. Разум мой кипел от мыслей. Может ли быть, что я оказался в тысячах миль от дома – что меня гнали по улицам, как тупое животное, – что я был закован в цепи и подвергнут немилосердной порке – что я в этот самый миг член стада невольников и сам стал рабом? Были ли события последних нескольких недель реальностью? Или передо мной просто проходят ужасные картины затянувшегося кошмарного сна? Никаких иллюзий у меня не было. Моя скорбная чаша была полна до краев. Тогда я воздел руки к небу и, посреди ночи, окруженный телами спящих моих товарищей, стал молить о милосердии к бедному, всеми забытому пленнику. К Отцу Всемогущему всех нас – свободных и рабов – возносил я мольбы сломленного духа, умоляя дать мне сил свыше, дабы мог я вынести бремя моих несчастий. И молился так, пока утренний свет не разбудил спящих, начиная собою еще один день неволи.

Сей великодушный и благочестивый душою мистер Теофилус Фриман, партнер и грузополучатель Джеймса Берча, владелец невольничьего загона в Новом Орлеане, явился среди своих животных ранним утром.