|
Океан парил, и закатное солнце, преломляясь в призрачной призме, одело Шуксан в изысканное вечернее платье. Огни Виктории обозначили береговую линию острова Ванкувер россыпью ярких точек. Самое время выйти наверх. Я начал активнее работать молотками и вот через десяток-другой ударов клювом вдруг понял, что уже могу не опираться на передние зубья кошек, могу просто стоять. Я был на верхнем плато ледника, на высоте 2743 метра над уровнем моря. Передо мной из ровных снежных полей выступала восхитительная симметричная пирамида вершины. Как только Брюс приблизился и веревка перестала ограничивать движения, я перешел на небольшое покатое возвышение. Оттуда открывался прекрасный вечерний вид на гору Бейкер, Пьюджет-Саунд, северные Каскадные горы и всю Британскую Колумбию. К тому же там нашлось отличное место для лагеря. И если хорошее восхождение можно было считать наградой за те мучительные подходы к горе, то безопасный лагерь в красивом месте — наградой за страх от пролетевшего мимо огромного булыжника. Уставшие товарищи по очереди подходили ко мне и поздравляли за отличную работу на склоне и выбор отличного места. Пора было ставить палатку и готовить ужин.
Утро порадовало ясной и спокойной погодой, наши приключения на Шуксане продолжались. Мы находились на сто пятьдесят метров ниже вершины и по другую сторону от простейшего маршрута к ней. Сложность заключалась в отсутствии карты и описаний, поэтому нам следовало побыстрее пролезть вершинную башню и заняться поиском спускового маршрута. С вершины Шуксана на южную сторону вели три ледовых кулуара, и мы, судя по всему, выбрали далеко не самый простой. Нам пришлось пролезать крутой ледовый туннель и потом мучиться, преодолевая широкий бергшрунд (трещина в том месте, где ледник отделяется от прилегающей скалы).[15] Потом была крутая скала Камина Фишера и долгий изнурительный переход, чтобы успеть выйти на горнолыжные склоны горы Бейкер до наступления темноты.
Через неделю после восхождения на Шуксан меня по работе перевели в Нью-Мексико, и там я сразу же присоединился к ребятам из горноспасательной службы Альбукерке, лучшей в штате. Заочно я их знал, потому что Марк пять лет отработал в SAR.[16] Общение со спасателями было необычайно важно и полезно для меня. Мало того что они, как могли, передавали мне свой бесценный опыт, вдобавок именно через них я все последующие три года знакомился со своими напарниками по восхождениям. Но самое главное преимущество жизни в Альбукерке — это была близость колорадских гор. В среднем пять дней в месяц круглый год я проводил на восхождениях. Благодаря активному летнему сезону в штате Вашингтон и целому году колорадских восхождений к зиме с 1999-го на 2000 год я набрал достаточно альпинистского опыта, чтобы наконец-то всерьез приступить к зимним соло на четырнадцатитысячники. Но горные боги решили испытать меня на прочность. 22 декабря на вершинном плато горы Бросс я попал в жуткий ураганный ветер. Порывы, несущиеся со скоростью 150 километров в час, валили меня с ног, я продвигался ползком и безуспешно пытался встать. От металлического корпуса налобника я получил обморожение кожи головы, и на лбу у меня образовалась здоровенная отметина совсем как у Горбачева. К родителям в Денвер я прибыл тем же вечером с экзотическим фиолетовым пятном на лбу, которое через четыре дня покоричневело и стало похоже на средней силы солнечный ожог. За три дня после Рождества я одолел пять четырнадцатитысячников, а два дня спустя уже встречал миллениум в болотистых равнинах Флориды на концерте Phish (пятидесятом на моем счету) вместе с двадцатью своими друзьями и еще восьмьюдесятью тысячами фанов. Концерт был долгим чудесным марафоном, Phish играли с полуночи до рассвета. Позже, уже весной, мы впятером поехали в Японию, где Phish давали клубное турне. И мы нашли время подняться на Фудзи — это был первый случай, когда я стоял на самой высокой точке какой-либо страны. |
