— А где его давление? — спросил негромко Глеб Леонидович.

— Вы у меня спрашиваете? — спросил, глядя на монитор и задаваясь тем же самым вопросом. Монитор словно услышал нас, взвыв дурным голосом.

— Допамин, быстро, — прошипел реаниматолог, и Наталья Сергеевна тут же принялась вводить лекарство, которое уже успела приготовить и ждала только распоряжения врача.

Как оказалось, она успела даже катетер внутривенный поставить за те десять секунд, пока мы с Глебом разглядывали монитор.

Давление начало подниматься. Нет, не так. Оно появилось. Систолическое понемногу дошло до восьмидесяти и на этом остановилось. Диастолическое так и не появилось, и это было как минимум странно. Не ожидая дальнейших распоряжений, медсестра быстро зарядила инфузомат тем же самым допамином и теперь смотрела на нас, ожидая дальнейших распоряжений, в то время как мы пялились на монитор. В это время пациент пришёл в сознание и переводил взгляд с меня на Глеба Леонидовича.

— Так, позовите Михаила Борисовича, — бросил Глеб Наталье Сергеевне. Та только кивнула и выскользнула в коридор. Она, в отличие от меня, успела познакомиться с членами бригады, и ей не нужно было объяснять, кто такой этот Михаил Борисович.

В это время в приёмник заглянула Аллочка, снова дежурившая в лаборатории.

— Анализы Кротова, — проговорила она, кивая на лежащего на кушетке мужика. — Я тут добавила от себя без вашего назначения, так, на всякий случай. Если что, я в лаборатории. Кровь ещё есть, — она быстро закрыла дверь и удалилась, чтобы нам не мешать.

За листками мы с Глебом потянулись одновременно, почти выхватывая их друг у друга. Повышенные тропонины и Д-димер. Похоже, реактивы привезла с собой эта бригада. Или это наша машина их захватила после того, как бабульку с холециститом сопровождающий сдал хирургам губернской клиники? На самом деле это было неважно, а важно только то, что реактивы были, и кроме тропонинов и Д-димера никаких отклонений в анализах не обнаружилось, и как раз эти показатели Аллочка проверила дополнительно. Что-то ей, видать, в крови не понравилось.

— ТЭЛА? — неуверенно спросил я, потом схватил фонендоскоп и принялся слушать лёгкие Кротова. Если тромбоэмболия лёгочной артерии настолько обширная, то по идее, я должен услышать хрипы или же вообще ничего не услышать, если лёгким совсем трындец. Дыхание выслушивалось по всем полям и было абсолютно одинаковое.

В приёмник быстрым шагом вошёл высокий хирург. Одет он был в пижаму, и даже на голове на самой макушке красовалась шапочка. Он бросил мимолётный взгляд на Кротова, который смотрел на нас, недоумённо хлопая глазами. Змея над чашкой у всех троих продолжала светиться, и уже никто не сомневался, что именно из-за этого пациента.

— Миша, осмотри пациента, — тихо проговорил Глеб. — Я чем-то задним чую, что это твоё.

— Что беспокоит? — спросил хирург, неохотно подходя ближе к кушетке.

— Спина болит, не разогнуться, и голова кружится, — слабым голосом ответил Кротов.

Михаил Борисович сел рядом с кушеткой и принялся мять Кротову живот. Не найдя ничего подозрительного, встал и повернулся к Глебу и ко мне.

— Здесь нет ничего моего, — уверенно сказал он. — Ищите, в чём проблема.

— Миша, он на допамине давление не держит, — сквозь зубы процедил Глеб.

— А я причём? — хирург сжал губы и схватил бланки с анализами. — Вот, сам видишь, тут нет ничего моего! Явного кровотечения по анализам не видно, да и живот спокойный. Думаю, что тут инфаркт, — и он развернулся на выход под нашими офигевшими взглядами.