— Охренеть! — выдавил из себя Михаил Борисович. — В общем, это точно не моё, ищите. — И он быстрым шагом вышел из приёмного покоя.

Глеб проводил его взглядом сузившихся глаз. Он всё ещё был в бригаде главным, и этот взгляд не обещал Мише ничего хорошего. Я же только плечами пожал. Пусть как хочет, так и разбирается со своим подчинённым, а мне бы выяснить, что с пациентом происходит, и почему он умирает.

— Как будто что-то в животе мешает оттоку крови, — проговорил я, задумчиво глядя на него. — Какой-то блок, который тут же перекрывает кровоток выше, когда мы меняем положение его тела.

— Логично, — кивнул Глеб, самостоятельно осматривая пациента, чего реаниматологи практически никогда не делают.

— А причём здесь спина? И тропонины с Д-димером, — я поёжился. Как-то тут прохладно.

И тут раздался негромкий хлопок и посреди кабинета оказалась моя курица. Мурмура держала в клюве лист бумаги, на котором было что-то написано. Выплюнув бумагу мне под ноги, она клюнула Глеба за руку. А вот не надо куда не просят свои грабли совать! Окинув нас презрительным взглядом, курица с гордо поднятой головой вышла из приёмника. Я же поднял бумагу. Надпись была словно чем-то выжжена: «Посмотрите брюшную аорту».

Я поднял голову и осмотрелся. Дядюшка решил сдержать слово и помочь мне? Это, кстати, потому что я понятия не имею… И тут я замер.

— Глеб Леонидович, — я подскочил к реаниматологу, в этот момент изучающему показатели монитора. — У вас случайно нет с собой аппарата УЗИ и того, кто может посмотреть сосуды?

— Случайно есть, а зачем тебе… Аневризма! — он ударил себя по лбу рукой.

— Не просто аневризма, а расслаивающая аневризма, — быстро добавил я. — Она не разорвалась ещё. Именно поэтому пациент выглядит скорее живым, чем не очень живым. Но процесс расслоения в ходу! И что-то мне подсказывает, что чем дольше он тут лежит, тем быстрее идёт процесс, учитывая скорость кровотока и давление в этой проклятой аорте.

Глеб только кивнул в знак согласия и побежал извлекать из ординаторской узиолога и непосредственно аппарат.

Женщина лет тридцати на вид даже не представилась. Она села рядом с кушеткой, а в это время хмурый Миша вместе с Глебом втаскивали аппарат. Он чуть не застрял в дверях, но они справились.

— Что вы придумали? Какая аневризма? — пробурчал хирург, скрестив руки на груди.

— Расслаивающая, — прервала его женщина, водящая по животу Кротова датчиком. — В ходу, — добавила она. — На почечной артерии. Вот, сами посмотрите, — и она повернула монитор в нашу сторону.

Мы уставились на рябящее нечто. Лично я видел здесь… Да ни черта я не видел! Зато видел Глеб. Он повернулся к подошедшему ближе Мише и ткнул пальцем на какую-то шишку на экране монитора.

— Нет здесь никакой аневризмы, да, Миша? — спросил он язвительно. — А это что почти всё забрюшинное пространство заполнило?

Я же смотрел туда, где стоял его палец, в надежде разглядеть это самое выпячивание стенки крупного сосуда да ещё и её расслоение, в нашем случае почечной артерии, если верить этой спокойной женщине. А не верить ей у меня не было никаких причин. Я так напряжённо всматривался в изображение, что мне, кажется, удалось разглядеть расслоение стенок артерии и набухание этого образовавшегося кармана из-за затекающей в него крови.

— То, куда вы смотрите, это мочеточник, — тихо пояснила женщина, проследив за моим взглядом, чем непроизвольно вогнала меня в ступор. — Вот тут, смотрите, я сейчас доплер ещё раз включу, чтобы было понятнее.

Теперь я действительно увидел то, что сейчас обсуждала бригада врачей. Нет, доктор точно не может знать всё. И я прекрасно понимаю, что если мне показать эту картинку ещё раз, всё равно ни черта тут не увижу.