— Ты специально отвлекаешь… — Взгляд Мацкевича вдруг стал более адекватным. Будто просветление снизошло на человека. — Ждёшь помощи от своих. Ну, так это зря. Девка осталась в квартире Федора. Она ничего не видела и не слышала. Где ты, никому не известно. Может и нашли бы, если бы у них было время. Но мы торопимся, а, значит, возможности им не дадим. Последний раз спрашиваю, где книга? Вернешь мне ее, оставлю в живых.

— Ой, да перестань. Зачем тебе лишний свидетель? Как только расскажу, что хочешь, тут же выстрелишь. Нашел лоха.

В этот момент на пороге обозначилась Наталья Никаноровна собственной персоной. Не кот, именно она. Я осекся на половине фразы. Мацкевич, естественно, каким бы психом он не был, сразу понял, что-то пошло не так, и оглянулся.

— Извините за вмешательство, но по-моему, вы все сильно устали. Поспать бы вам, ребятушки. — Бабуля расплылась улыбкой и кокетливо одной рукой поправила вуальку. Неизменный ридикюль висел, как обычно, на локотке.

В один момент Мацкевич вместе с молчаливыми парнями как-то вгрустнули лицами, зевнули, а потом, в лучших традициях барышень девятнадцатого века, красиво осели на пол. Даже слова против никто не успел сказать.

— Мощно. Вас, Наталья Никаноровна, можно использовать в качестве оружия массового поражения. Каков максимальный охват?

— Шутишь? Смотрю, в обществе Генриха ты стал гораздо разговорчивее.

Старушка мелкими шажками приблизилась ко мне, а потом принялась развязывать веревки.

— Вот так? А щёлкнуть пальцами, например? Или волшебное слово, чтоб оковы сами растворились в воздухе.

— Иван, волшебников не существует. Как и деда мороза. Уж не мне тебе это пояснять.

Бабуля достаточно проворно распутала узлы. Я тут же принялся растирать запястья.

— Скажите, почему он? — Кивнул на валяющегося неподалеку Мацкевича. — Человек же совсем неадекватен. У него кукуха съехала полностью.

— Правда? Ну, чтоб ты понимал, он не был таким. Наоборот. Ум имел очень быстрый и на удивление сообразительный. Только, видишь ли, Генрих продал душу. Его сумасшествие — закономерное последствие. Говорю же, вы, люди, смешные. Не думаете, когда делаете. А потом удивляетесь. Ой — ой — ой… что-то у меня в жизни не складывается. Сначала-то оно привалит, конечно, богатство, удача, власть. А потом, отдашь больше, чем взял. Но когда вас это волновало? Мацкевич заключил договор. Я не благотворительный фонд. За «спасибо» не работаю. От меня — помощь, от него — душа. Идём уже. Лизка там места себе не находит.

— Волнуется? — Я спорить с Натальей Никаноровной не стал и резво двинулся за ней. Ну, как резво… По мере сил. Голова ещё болела, во рту был привкус крови и чего-то гадкого, ноги затекли, а потому их простреливало тысячами крохотных иголочек.

— За тебя — нет. За себя. Сложно было бы объяснить майору, каким образом чекиста у нее из-под носа, словно красну девицу, увели. Тихонов за подобный саботаж ее бы жёстко наказал.

Старушка шла впереди, прекрасно ориентируясь в здании.

— Как Феню?

— Во как… Рассказала… Да, как Феню. — Голос Натальи Никаноровны звучал серьезно, без обычной издёвки. Хотя, она семенила впереди и ее лица видно не было. Может, там выражение привычного ехидства.

— Рассказала. Лиза Тихонову этого простить не может?

— Слушай, Иван, опять ты вынуждаешь меня повторять одно и то же. Тихонов… Что тебе Тихонов? Человек, между прочим, живёт с пониманием, что очень скоро его страна, его родина окажется втянута в самое страшное событие столетия.