Меня трясёт, я силюсь успокоиться, но одна только фраза Адити приводит меня в норму:

— Ты сумасшедшая! — её рука обессиленно падает на бедро, и я вижу в этом неосознанном жесте символичность: это я, моя жизнь, весь смысл моего существования.

Глава 5. Ценные советы

— Ну, выкладывай, что стряслось?

Адити, одна из самых продуманных и организованных женщин, какие мне встречались в жизни, забронировала для нас столик у окна. Я поражаюсь её выдержке, позволившей нам обеим выбрать и заказать блюда, дождаться вина и даже сделать пару глотков.

Вынимаю из сумки телефон, открываю сообщение, вручаю подруге. Она читает, и я не вижу на её лице ни капли удивления.

— И что? Такую фигню любой может написать! А если это клевета?

— Я всё видела сама. Полчаса назад. Это Дженна.

Теперь, кажется, она немножко удивлена.

— Ну… что я могу сказать, подруга… сочувствую! — наконец, находится.

Спустя глоток воды, за ним вина, снова вина, и снова воды добавляет:

— Искренне!

Почему мне нет дела до её дешёвого сочувствия?

— … ты красивая, умная, не принимай на свой счёт! Все мужики… ну уж точно бо́льшая часть из них — подлые дешёвые твари, продающие доверие за пару минут удовольствия для своего долбаного дружка. Они его канонизируют ещё в детстве, а затем всю жизнь боготворят, ты заметила? Особо чувствительные экземпляры даже дают ему собственное имя! Он слишком важен для них, чтобы разумность имела хоть какой-нибудь шанс на победу. Ты понимаешь, дорогая? Я знаю, что тебе сейчас…

Её трескотня утомляет. Всегда так было, но каким-то чудом мы всё ещё вместе.

— Что у вас сексом? — лепит в лоб.

— Есть. Огня нет.

— Значит, с ней он просто развлекается.

— Странно… развлекается. После меня к ней? Или ко мне после неё?

— Ты знаешь, такое бывает. У мужчин ближе к тридцати, а чаще сразу за этим рубежом начинаются попытки доказать самому себе, какой он ещё жеребец. Это не старость маячит на горизонте, сверкая залысинами и сединой, которую чем больше рвёшь, тем больше она прёт, нет — это просто возрастные изменения, а парень в штанах ещё может вкалывать за двоих.

— Это мерзко. Из одной в другую… — проглатываю приступ рвоты — это, наверное, сигареты с непривычки, никотиновое отравление.

— Такие, как твой, не уходят. Он будет бегать на сторону, но брак для него — святое.

— Какой брак? Его давно нет.

— Браки бывают и такими тоже, Вик.

— К чёрту их. К чёрту, — снова затягиваюсь.

— Не дури и не думай с ним разводиться, — сообщает свои умудренные жизненным опытом соображения подруга. — Он был никем, когда вы начинали жить вместе, а теперь, когда его идеи рвут конкурентов… да-да! Не смотри на меня так! Твой супруг цербер в том деле, которому себя посвятил, а после того, что случилось, его хватка стала ещё крепче.

«Того, что случилось» — так теперь наши друзья обозначают в пространстве и времени катаклизм, пережитый мной и Каем. Никто из них не говорит о нём предметно содержательно, лишь обозначают невинной обтекаемой фразой: «в тот год, когда это произошло», «после того случая», «до того, как всё случилось» и т. д. и т. п.

— Прости, я не хотела тебя огорчать! — оправдывается подруга. — Но согласись, нет ничего глупее, чем уступить незаурядно обеспеченного, зрелого и готового для отношений мужчину другой, когда его становление как бизнесмена и личности пришлось переживать тебе!

Конечно, нет ничего глупее.