– Иди! Иди! – подталкивали его в спину. – Иди! Иди!

Больше всех усердствовал Генка Кость.

– Иди! – приказал ему и Толян Бубу.

Федя и сам не понял, как очутился он в комнате Адама и как закрылась за ним дверь.

Косые солнечные струи падали из окошка по всей комнате, наполняя ее разноцветным сверканием и едва уловимым звоном танцующих пылинок. Только в том месте, где стояла кровать Адама, еще оставалась легкая тень.

Сощурив от яркого света глаза, Федя смотрел на спящего Адама, на сверкающие разноцветные солнечные струи, на деревянную ногу у сундука и никак не мог сдвинуться с места.

– Ну давай, да! Чего стоишь! – приоткрыв дверь, угрожающе прошептал Толян.

– Дедушка! Дедушка Адам! – еле слышно сказал Федя и сделал первый шаг.

– Ну давай, да! – снова раздалось за его спиной.

Федя сделал еще один шаг, потом еще и нечаянно зацепил деревянную ногу Адама. Нога громко стукнулась об пол, и Адам проснулся.

– Чего тебе? – ласково спросил Адам оторопевшего Федю. Он очень любил этого слабосильного беловолосого мальчишку с такими ясными, такими чистыми и такими правдивыми глазами, что всякий человек, взглянув в них, сразу вспоминал о том, что он тоже когда то был маленьким.

– Дедушка! Там Митька, – пробормотал Федя.

– Чего с Митькой?

– Швабра трусы отнял.

– Как это так? Снял с него, что ли? – удивился Адам, присаживаясь на кровати.

– Не, не снял. Мы купались в бассейне, а он подкрался и отнял.

– А как же Митька твой теперь без трусов жить будет? – улыбнулся Адам.

– Не знаю, – пожал тонкими плечами Федя. – Мы все пришли…

– Понятно, – сказал Адам. – Подай ка мне ногу!

– А чего же вы в бассейн лазаете, там же запрещено вам? – спросил Адам, пристегивая деревянную ногу.

– Не знаю, – потупился Федя.

– Не знаешь. А кто же знает?

– Не знаю.

– Ладно, пошли!

Взяв вишневую палку, Адам вышел из сторожки.

Мальчишки, поджидавшие его у двери, почтительно расступились.

Сильно опираясь на палку, покачиваясь вперед, Адам быстро шагал по боковой аллее, ведущей к больничной бухгалтерии. Окружив Адама тесным полукольцом, спешили за ним мальчишки. По правую руку от Адама воинственно семенил Толян, по левую – Генка, а Федю оттеснили в самый хвост.

IV

Швабер имел отдельный кабинет. Хотя и очень маленький – три шага в ширину и пять шагов в длину, – но свой отдельный кабинет. Этот закуток с высоким венецианским окном он выгородил голубой фанерной стенкой из большой общей комнаты бухгалтерии в прошлом году. Он гордился своим приобретением и всякий раз любил говорить: «Зай дете ко мне в кабинет! Я буду у себя в кабинете!»

Адам знал от кухонных работниц, что завхоз Швабер ест больничное и, мало того, всегда старается выхватить лучший кусок, всегда торопится и от этого у него изо рта падает, – так кухарки рассказывали. Адам брезговал Швабером. Швабер в свою очередь терпеть не мог Адама, но, зная, что с ним дружен профессор Никогосов Николай Артемович, не решался притеснять Адама и придираться к нему.

Когда Адам отворил легкую фанерную дверь кабинета Швабера, тот крутил маленький черный арифмометр.

– Доброго здоровья, Вениамин Иванович! – осевшим хриплым голосом сказал Адам.

Швабер молча крутил арифмометр.

– Доброго здоровья! – повторил Адам громче.

Едва взглянув на него из под очков, Швабер буркнул что то нечленораздельное и снова крутнул ручку арифмометра.

Митькины трусы лежали на подоконнике.