Теперь Рита встала прямо передо мной. Я чувствовал запах летних персиков, идущий у нее изо рта. Я постараюсь быть по возможности доброжелательным, просто скажу, что она, в своем платье в стиле «домик в прериях» и с дряблым узлом волос на затылке, полная противоположность тем, кого называют сексуально привлекательными. Солнце сморщило ее кожу так, что она стала подобна серой шкурке, а мрачная складка губ говорила, что эта женщина по-настоящему не смеялась и не трахалась уже лет пятьдесят.

— Джордан, мой долг — защищать их. Тебе это известно. Теперь, прошу тебя, уезжай.

— Защищать — от чего?

— Пожалуйста. Пока я не вызвала полицию. — А потом добавила: — Прости.

Полиция Месадейла. Кто захочет с ней встречаться? Я попрощался с Ритой и с Вирджинией и направился обратно к машине. Прежде чем сесть за руль, я обернулся и взглянул на дом. Теперь в каждом окне виднелось по двое ребятишек, от их носов туманились стекла. Уезжая назад по Филд-авеню, я думал о них. Как их зовут? Знает ли сама Рита их имена? Я задумался о судьбах моих братьев и сестер. Джейми теперь должно быть восемнадцать, так что его, видимо, уже вышвырнули отсюда. Шарлотте — семнадцать, скорее всего, ее уже выдали замуж. А Куини — двадцать. Вряд ли она еще живет в нашем доме. Вопрос лишь в том, сколько у нее теперь сестер-жен. Ну а что с младшими детьми? Я с ними так никогда и не сблизился. Они в большинстве своем оставались для меня безымянными — десятки девочек и мальчиков, которые попадались мне в коридоре, все светловолосые, веснушчатые, худые. Когда ты один из сотни, ты смотришь вверх, на старших ребят, ведь это они способны предложить тебе хоть чуточку любви, а малышей ты терпеть не можешь, потому что они занимают слишком много места.

Я так погрузился в мысли о бесчисленных и безымянных детях, что не сразу заметил за собой полицейскую патрульную машину. Коп неожиданно четко обозначился в зеркале заднего вида: темные очки над плотоядной ухмылкой. Левая ладонь плоско лежит на рулевом колесе, правая рука обнимает спинку сиденья. Я свернул в переулок, он последовал за мной. Я снова свернул, он тоже. Проехали мимо трех женщин, работавших на небольшом гумне. Они подняли головы, не выпуская из рук тяпок, лица их омывало сияние солнца.

Я хотел заглянуть на почтамт, но эта идея больше не казалась мне такой уж разумной. В нашем захолустье полицейские и есть настоящие бандиты. Каждый сотрудник Управления полиции Месадейла — многоженец. Как-то одна из моих сводных сестер пришла в полицию и заявила, что мой отец пристает к ней с объятьями. (В нашем захолустье, если твой отец говорит, что ему хочется тебя обнять, жди, что тебя изнасилуют.) Дежурный коп что-то записал, потом позвонил моему отцу. «Я бы присмотрел за этой штучкой, — сказал он. — Она заявилась сюда горяченькая, в течке, как нимфоманка». Он отвез ее к нам домой, и отец забрал ее вниз, к себе в подвал, на целый час. Помню, как я ждал, пока она вернется наверх. Когда она вернулась, взгляд у нее был пустой, будто вместо глаз ей вставили стекляшки.

Люди говорят: «Да брось, не может быть, чтобы все было настолько плохо».

На самом деле все гораздо хуже.

Люди говорят: «Почему же тогда власти не вмешаются и не примут какие-то меры?»

Я не знаю. Вы у них спросите. Но в воздухе плавают разные теории. Некоторые утверждают, что мормонам, которые более или менее владеют Ютой, затруднительно принимать решения по поводу Первых из-за нашего общего прошлого. Мы их смущаем. Они предпочитают, чтобы мы смирно сидели в своем захолустье, заткнутые подальше в пустыню, где нас никто не видит. Думаю, они по-прежнему остро реагируют, когда речь заходит о полигамии. Другие считают, что мормоны втайне стремятся когда-нибудь вернуться к многоженству, поэтому закрывают на все глаза. Насчет этого я ничего не знаю.