|
Полиция, которая благодаря старинной привилегии университета не имела права вступать в университетский двор, должна была безучастно наблюдать извне, как там бушевали эти трусливые погромщики, и ограничивалась лишь тем, что подбирала истекающих кровью потерпевших, которых хулиганы просто сбрасывали с лестницы. Там, где крохотная, но горластая партия немецких националистов в Австрии желала чего-нибудь добиться, она всегда высылала вперед штурмовые студенческие отряды; когда граф Бадени с согласия императора и парламента издал закон о языках, который должен был способствовать миру между национальностями Австрии и, возможно, мог бы продлить существование монархии еще на десятилетия, эта горстка молодых парней заняла Рингштрассе. Пришлось вмешаться кавалерии, пошли в ход сабли и пули. Но столь велико было в ту трагически слабую и трогательно гуманную либеральную эру отвращение к любому насилию и любому кровопролитию, что правительство отступило и не решилось на террор против немецких националистов. Премьер-министр подал в отставку, и исключительно лояльный закон о языках был отменен. Вторжение жестокости в политику могло отметить свой первый успех. Все расселины и трещины между нациями и классами, которые с трудом замазывало время компромиссов, разверзлись и стали пропастями и безднами. В то последнее десятилетие перед новым столетием в Австрии уже началась война всех против всех.
Однако мы, молодые люди, с головой ушедшие в наши литературные амбиции, мало обращали внимания на опасные изменения в нашей стране: мы знали лишь книги и картины. У нас не было ни малейшего интереса к политическим и социальным проблемам: что значили все эти резкие перепалки в нашей жизни? Город приходил в волнение от выборов, а мы шли в библиотеки. Массы восставали, а мы писали и обсуждали стихи. Мы не видели огненных знаков на стене, мы беспечно вкушали, как во время оно царь Валтасар, от всех изысканных яств искусства, не видя впереди опасности. И лишь когда через десятилетия обрушились стены и нам на голову рухнула крыша, мы осознали, что фундамент давно уже подточен и вместе с новым веком начался закат индивидуальной свободы в Европе. Как мы видим — все до боли, до крика знакомо — бандитствующие студенты, дерущиеся депутаты, безумные языковые законы. И кстати, Львов и большая часть Запада Украины — в те времена, что описаны Фрейдом и Цвейгом — входили как раз в Австро-Венгрию. Конец известен — крах страны, крах Европы, черная тень гитлеризма. Увы, история никого и ничему не учит. Никого и ничему. Кстати, Вячеслав Черновол, который в истории независимой Украины занимает примерно такое же место, как у нас академик Сахаров — видел будущее Украины как федеративной республики: http://podrobnosti.ua/966556-pamjat-o-chernovole.html «Вижу в составе Украинской Федеративной Народной Республики такие земли, как Киевщина, Подолье, Волынь, Галичина, Буковина, Закарпатье, гетьманщина, Слобожанщина, Запорожье, Донеччина, Таврия (Черномория), а Крым — как независимого соседа, или автономную республику в союзе с Украиной. Каждая из этих земель будет иметь свой парламент (Донецкий Совет, Галицкий Совет и т. д.) и свое земельное правительство, а двухпалатная (с пропорциональным представительством от всего населения и равным — от земель) Центральная рада Украины будет заниматься и гарантировать демократические права (на оппозицию, на свободные выборы, на свободу слова и печати, на частную или коллективную собственность, на неприкосновенность и достоинство личности)». В общем-то, вполне приемлемая и, безусловно, демократическая конструкция, чем-то напоминающая Германию. Однако, уже в 1991 году взгляды Черновола изменились, став национал-шовинистическими, но с украинским привкусом.
Язык
Вопрос языка в Украине — регулируется конституцией Украины, которая гласит: Статья 10. Государственным языком в Украине является украинский язык. |
