— Вот именно! Никакого института не кончил, его исключили за махинации, которыми он уже на первых курсах занялся. И теперь те наследники, что его наняли, локти себе кусают!

— Интересно! — заметил дедушка. — Тогда мне понятно, почему он так настаивал на полюбовном решении нашего вопроса. И когда на него оказали двойное давление пан Файксат и пан Окуличко, Баранский не выдержал и отдал мне марки.

— Отдал? — пожелала убедиться Яночка.

— Продал, — поправился дедушка. — Вернее, я с ним поменялся. По-честному. Отдал ему тоже очень ценные. И у меня создалось впечатление… Не хотелось бы бросать подозрение на невинного человека…

— На Баранского можешь бросить, — позволил Павлик.

— Так вот, у меня создалось впечатление, что он сразу же пустил мои марки в дело. Вы мне упоминали о том, что узнали — благодаря вашему испытанному дедуктивному методу — о каком-то иностранце, которому Баранский собирался за бешеные деньги продать коллекцию пана Франтишека.

— И теперь у тебя создалось впечатление о том, что он надул этого иностранца? — спросил Рафал. — Езус-Мария, меня таки мутит. Дайте немного горького чая…

Яночка встревожилась.

— Дедуля, а ты уверен, что тебя он не надул? Что отдал тебе все марки из коллекции пана Франтишека? Что не припрятал хоть часть?

— Уверен, — улыбнулся дедушка. — Вот вы как-то спрашивали меня о некоем Пшеворском…

— Пани Наховская! — опять заорала Яночка. — Я с ней говорила, и она тогда сказала… Она знала Пшеворского!

Дедушка кивнул и выпустил из трубки клуб дыма.

— Пани Наховская просила передать вам привет и огромную благодарность. «Безграничную», так она выразилась. Говоря между нами, учтите, это большая тайна, об этом никто не должен знать, но её сына уже давно шантажировала банда мерзавцев. Я не все понял, но именно из-за этого бедная женщина чуть с ума не сошла. И спас её сосед, некий пан Левандовский, я с ним уже познакомился. Очень милый молодой человек. Правда, немного излишне, на мой взгляд, этот молодой человек подчёркивал свои заслуги, не очень знаете ли… скромно, но должен признать, он и в самом деле провернул грандиозную операцию. Наверняка были помощники, но он так приписывал себе все заслуги, что, признаюсь, неприятно было слушать…

— Молодец Левандовский! — шепнул Павлик сестре. — Старался! Слушай, у тебя не найдётся солёного огурца? Или хотя бы кислого-прекислого апельсина? Что-то захотелось.

Строго глядя на внуков, дедушка повторил:

— Так что учтите, о сыне пани Наховской никто не должен знать, вам я сказал под большим секретом.

— Могила! — заверили дедушку внуки, и он успокоенный продолжал:

— Так этот негодяй Баранский поначалу пытался меня шантажировать, — дескать, пани Наховской придётся худо, а я уже знал и ему в ответ — ничего не выйдет, с шантажом покончено! Баранский кинулся к ней, а она как раз ремонтировала двери пустого чулана. И это немного сбило с него спесь.

— Ну, и оказалось…

— … и оказалось, что Пшеворский был тем неизвестным, который вскоре после войны раскопал в развалинах дома пана Франтишека его марки…

— И это ты узнал только благодаря пани Наховской? Только она знала об этом?

— Только она, — подтвердил дедушка. — Оказывается, Пшеворский жил в одном доме с паном Франтишеком и слышал о его бесценной коллекции. Сам он не был филателистом, марки раскопал только для того, чтобы продавать их. Он и составил список марок, в котором отмечал, что и кому продаёт.