Я Полякова двадцать пять лет знаю, ты тогда под стол ещё пешком ходил. А он в таких ресторанах работал, что тебе, мальчишке, и не снилось. Его толму эчмиадзинскую Политбюро ело и нахваливало, а когда шах к нам приезжал, его в Кремль брали, завтрак дипломатический готовить. Ну, а сейчас что же… Его пожалеть надо, а не лягать по каждому вздорному пустяку.

— Ничего себе пустяк! Вам что же, Марья Захаровна, ради своего любимчика и на репутацию ресторана наплевать, и на убытки наплевать? Это же ваши убытки — испорченный маринад, — не мои!

— Что ж, когда повар влюблен, борщ всегда пересолен, — донесся до Колосова ответ Марьи Захаровны. И через мгновение она вошла в зал, бросив на ходу через плечо: — Ты молодой, ты мастер, вот и покажи себя, Лева, в полном блеске, исправь. А доносы эти свои утренние прекрати. Я этого терпеть не могу.

Марье Захаровне на вид было лет сорок пять. Колосов увидел стремительную, как комета, и круглую, как матрешка, женщину — статную и полную. Темные густые ее волосы были стрижены в форме каре, и длинная челка то и дело падала, закрывая половину лица. Лицо было круглым, холеным, улыбчивым и ясным. У Марьи Захаровны был яркий крупный рот, ей удивительно шла темно-бордовая перламутровая помада от Шанель, которая почти никому не идет, кроме стилизованных портретов великой Коко. Глаза Марьи Захаровны были узкие, с монгольским разрезом, они словно выглядывали черными искорками из щелочек за пухлыми, матово-напудренными щеками. Ее облик дополняли полные покатые плечи, широкие бедра, тяжелая грудь и вместе с тем крохотные изящные ручки с крашенными бордовым лаком длинными ноготками и удивительно маленькие — размер, наверное, 34, на взгляд Колосова — ступни, которым впору был бы даже Золушкин башмачок.

Марья Захаровна была в дорогом летнем брючном костюме из пепельного льна отличного итальянского качества. На ногах красовались босоножки на высоченном каблуке-шпильке — паутина тончайших кожаных ремешков. На льняной топ сверху была накинута льняная модная шаль нежно-сиреневого цвета.

Стоявшего в дверях Колосова Марья Захаровна не увидела — все ее внимание, едва она вошла в зал, приковал к себе развалившийся на диване Симонов.

— Хорош, — прошипела она, — хорош гусь… Снова за свое, опять с утра нализался? Мне что, снова наркологу звонить, «неотложку» вызывать?

— Да все нормально, не шуми, я в полном… па-алней-шем порядке. — Симонов снова попытался приподнять свое крупное тело и снова не смог. — А к нам, между прочим, гости…

Но Марья Захаровна не слушала его, она яростно топнула каблучком.

— Паразит! — крикнула она звонко. — Вот паразит-то на мою шею навязался! Тебе ж три ампулы вкололи, паразиту, тебе что врач сказал — если хоть рюмку выпьешь, откачать тебя они уже не успеют!

— Да брось ты, — Симонов отмахнулся, — жив я, как видишь. И в совершенной норме, — он наконец восстал с дивана, — и не явись к нам в гости с утра пораньше органы, я б тебе, моя птичка, доказал, в какой я отличной форме и что мне давно уже хочется с тобой сделать.

— Хулиган, животное, клоун несчастный, паяц! — крикнула Марья Захаровна и вдруг спросила совсем другим, мирным, озабоченным тоном: — Органы? Какие органы? Где?

— Здесь, — ответил Колосов, — здравствуйте, здравствуйте, я из уголовного розыска. Майор Колосов. А вы, как я понимаю, Марья Захаровна Потехина. У меня к вам несколько вопросов.

— Пренеприятное известие, господа, — пробормотал Симонов, — к нам ревизор, это… едет… а тут взятки борзыми щенками… Смотри, Манька, осторожнее… Сейчас первым делом про кальян спросит.