Я приставлена не только помогать тебе, но и следить за тобой, к этому меня побуждают надсмотрщики, поставленные уже надо мной. Так что получается, что, по большому счету, мы оба одинаково подневольны. Надеюсь, теперь я все доходчиво объяснила?
— Пожалуй, да...
На некоторое время в салоне машины воцарилось молчание. Слишком занятый разговором, я даже не заметил, как мы покинули пределы этого проклятого города, в котором за ничтожно короткий отрезок времени — чуть больше 12 часов — я пережил столько, что с лихвой хватило бы не на одну и даже не на две обычные жизни.
— Значит, единственное, что мы можем, — исполнить возложенную на нас миссию, после чего попытаться вернуться домой?
— Да.
— Ну, если уж ты решила поиграть в откровенность, то, может быть, просветишь, насколько реальны эти самые шансы?
— Их просто-напросто нет.
Как ни странно, ее ответ не слишком меня удивил.
— Получается, что изначально это был билет в один конец?
— Да. Мы не можем покинуть эту вселенную, не убедившись в том, что механизм разрушения активирован. А как только он будет активирован, мы исчезнем вместе с данной реальностью.
— Тогда какой вообще смысл нам что-то здесь делать? Ведь, насколько я понимаю, ни у тебя, ни у меня нет ничего такого, ради чего стоило бы предпочесть мир, из которого мы прибыли, этому? Далекая троюродная тетка, лица давно забытых и стершихся в памяти одноклассников, фильмы и книги, просмотренные и прочитанные в детстве, стакан кока-колы с хот-догом в придачу из «Макдоналдса» — мне кажется, это не тот фундамент, на котором можно возвести церковь священного самопожертвования. В конце концов, в том, прошлом мире у меня не осталось даже домашней кошки или любимой собаки, к которой я был бы привязан всем сердцем. Так скажи мне на милость, ради чего я буду предпочитать пославший меня на верную гибель мир этому — который мне абсолютно ничего не сделал?
— Во-первых, если ты не выполнишь миссию, погибнет не одна вселенная, а сразу две. Отталкиваясь от этого постулата, можно возвести не то что жалкую церквушку самопожертвования, а целый поднебесный храм. А во-вторых, ты забываешь, что в случае отказа выполнить это задание мне придется тебя ликвидировать.
— И ты спокойно сделаешь это? — Я не был ни шокирован, ни поражен — задать этот вопрос меня подвигло элементарное любопытство.
— Если тебе будет хотя бы немного легче, могу сообщить, что это сделаю скорее не я, а демоны, заложенные в сердце моей программы.
— Тогда ответь, пожалуйста, на самый последний вопрос: почему ты мне все рассказала? Ведь, с точки зрения элементарного здравого смысла, это не самое лучшее решение — сообщать выполняющему ответственное задание человеку, что он — всего лишь рядовой камикадзе. Может быть, лучше все же оставить его в счастливом неведении?
— Чем взрослее и опытнее становишься, тем больше убеждаешься, что вся эта мутная завеса неконкретности и игра в детские секреты — глупая и ненужная мишура, которая только мешает в отношениях двоих уважающих друг друга партнеров.
— А разве мы партнеры?
— Да. Начиная с этого момента мы партнеры. По крайней мере, лично я доросла до этого.
* * *
Автострада была не то чтобы особенно хорошая, но вполне приличная — по две полосы для каждого направления движения, с полуметровой бетонной разделительной перегородкой посередине. Мотоцикл Тила имел двигатель объемом 1, 2 литра и теоретическую возможность развивать скорость до трехсот двадцати километров в час. Впрочем, в данный отрезок времени его более чем внушительный потенциал не играл особой роли. Поставленная задача предусматривала выход в заданную точку ровно через два часа. |