|
Таки это был парнишка, не доктор. – Мне уже лучше, – сказал Капелл. – Точно? – Все в норме. Парнишка вскарабкался на каталку – которую сам оттолкал в такую даль, – и Капелл, обогнув угол, повез его в хирургию. Энергия удачи, ощущал Эб, буквально струилась у него в жилах; как будто, переворачивая карту, он мог чуять сквозь пластик подушечами пальцев, бубна это или нет, которой ему не хватает до “масти”. Нет. Нет. Нет. Как выяснилось, можно было и не суетиться. Все равно у Мартинеса был “стрит” и банк забрал он. Просаживать больше, чем он успел просадить, было бы совсем уж неразумно, так что следующие раздачи Эб тихо-мирно хрумкал себе крекерами да трепался с украшением стойки, которая по совместительству была еще и крупье. Поговаривали, что она держит треть всего клуба; неужели, такая дура-то? Что Эбу ни взбредало сказануть, на всё она согласно кивала. Грудь, разве что, очень даже ничего, всегда влажная и к блузке липнет. Получив только третью карту, Мартинес вышел из игры и присоединился к Эбу у стойки. – И как это тебе удалось, везунчик? – глумливо оскалился он. – Отдзынь. Поначалу мне офигительно везло. – Знакомая история. – А тебе-то что – боишься, что ли, вдруг не расплачусь? – Мне – ничего. Абсолютно ничего. Он шлепнул на стойку пятерик и заказал три “сангрии” – великому победителю, великому проигравшему и самой прекрасной, самой удачливой бизнесменше всего Вест-Хьюстона, а значит, здесь ничего не светит, можно выкатываться в жару и вонь. – По бабам? – предложил Мартинес. – На какие шиши? – хотелось знать Эбу. – Я угощаю. Если б я просадил столько же, сколько ты, ты бы меня тоже не оставил. Блин, достача вдвойне: 1) потому что играл Мартинес занудно и крайне осторожно, и если и блефовал, то крайне редко, но совершенно безумно; 2) потому что это неправда – и его, и кого бы то ни было Эб оставил бы без зазрения совести. С другой стороны, тем, что ждет дома в холодильнике, явно вволю не накушаешься. – Ну тогда о чем спич. – Прогуляемся? Семь вечера, последняя среда мая. У Мартинеса выходной, Эб же лишь оттягивается между двумя дежурствами с помощью добрых зеленых колес. Каждый раз, как они миновали очередной перекресток (в центре города улицы как-то назывались, а не нумеровались), красный глаз солнца опускался чуть ниже к голубизне Джерси. В галерее под Каналом они остановились пропустить по пивку. Острота дневных потерь притупилась, в небе всходила воображаемая луна, суля – в следующий, мол, раз. Когда они поднялись на поверхность, царили фиолетовые сумерки и приветливо сверкала самая настоящая луна. Сколько населения-то уже? Семьдесят пять? Низко прогудел джет, заруливая на посадку к парку, в нервном ритме подмигивая красным, красным, зеленым, красным с кончиков крыльев и хвоста. “Не на нем ли, – подумал Эб, – Милли? Когда там по расписанию?..” – Эб, смотри на это так, – произнес Мартинес – ты все еще расплачиваешься за везение в прошлом месяце. Он вынужден был призадуматься, а потом спросить: – Какое еще везение, в прошлом месяце? – Подмена. Боже ты мой, я-то думал, так залетим, никому мало не покажется. – А, ты об этом. – Эб осторожно начал припоминать, не уверенный, насколько хорошо шрам затянулся. – Согласен, очко играло будьте-нате! – Он рассмеялся; смех прозвучал несколько вымученно. Вроде бы шрам затянулся-таки; можно продолжать. – В самом конце, правда, был один момент; я уж подумал: всё, кранты. Помнишь, у меня был жетон с первого тела, как там ее звали. |
