— Да, конечно! — По-видимому, она была только рада сменить тему разговора, поскольку тут же схватила маленькую записную книжку и принялась ее листать. Я попросил у нее карандаш и лист бумаги и записал адрес. Чивер жил всего в нескольких кварталах отсюда, на 110-й улице, в доме, фасад которого выходил прямо на северную окраину парка Это был старый кирпичный дом, построенный еще в те времена, когда в этом районе жили только богатые белые. С тех пор многое изменилось. В большом вестибюле штукатурка на стенах и потолке потрескалась и осыпалась.

На двери лифта одно и то же тупое ругательство было нацарапано семь раз подряд. Стены коридора восьмого этажа были покрыты серой облупившейся краской. Открыв дверь с надписью «Служебная лестница», я оказался в маленькой пятиугольной комнатке с цементным полом, вдоль стен которой стояли мешки с мусором. На каждой из четырех дверей черного хода, ведущих в квартиры, белой краской были грубо намалеваны буквы.

Дверь, помеченная буквой "0", была заперта, и я застыл на месте, поняв, как это меня обрадовало.

Одного человека я убил случайно. Другого — в перестрелке, когда у меня даже не было возможности задуматься об этом. Но теперь я не представлял, смогу ли расчетливо и хладнокровно убить Чивера.

А если нет? Одно дело — говорить о мести, и совсем другое — решиться на это.

Тогда я заставил себя вспомнить отца, смертельно напуганного и истекающего кровью. Подумал о Билле и его жене, которую никогда не видел.

Вспомнил, каким увидел себя в зеркале в доме на озере Джордж. Ощутил в себе чужеродный предмет — маленький стеклянный шарик, который никогда не сможет заменить мне глаз. Я заглянул в черную дыру, рваную рану, исковеркавшую всю мою жизнь.

Но ничего не вышло. Я так и не смог почувствовать ненависти ни к Чиверу, ни вообще к кому бы то ни было. Мне было одиноко и жаль себя.

Да, все напрасно, все впустую. Видно, все, через что мне пришлось пройти, так ничему меня и не научило, и я остался таким же рохлей.

Я прислонился спиной к двери и сполз на пол, упершись коленями в подбородок и обхватив голову руками. Слабовольная и ни на что не годная тряпка. Жалкое, сломленное духом ничтожество.

И тут я неожиданно дико на себя разозлился. Вскинув голову и сверля глазами дверь Чивера, я в бешеной ярости осыпал себя отборными ругательствами, но вскоре выдохся и, вытянув ноги, замер, бессмысленно уставившись на мешки с мусором.

Так я просидел часа два. Ноги затекли, спину ломило, но за это время я все тщательно обдумал и в конце концов нашел объяснение — точнее, оправдание — своему существованию. Да, я слабый и нерешительный, но все равно должен отнять жизнь у Уильяма Чивера и иже с ним. Будь я сильным и ловким, то, кипя от ненависти, хладнокровно перестрелял бы их всех, не испытывая ни малейшей жалости. А вместо этого я прикончу их совершенно равнодушно, словно они неодушевленные предметы; прикончу только потому, что я так решил.

На дверях черного хода замки, как правило, слабые. Пилка для ногтей, просунутая между дверью и косяком, открывает их с такой же легкостью, что и ключ. Я тихо открыл дверь и вошел на кухню. В другом конце квартиры слышалось приглушенное бормотание.

Повернув налево, я оказался в просторной спальне. Дверь была прикрыта, но не до конца, и сквозь оставшуюся щель я увидел Чивера, говорившего по телефону. Из спальни была видна только часть гостиной, и нельзя было определить, один он или нет Насколько я понял, он как раз делал разнос секретарше за то, что она дала мне его адрес. Лицо его посерело и выглядело испуганным и беззащитным.

Мне было приятно, что он меня боится.

Судя по всему, он очень жалел, что не может простыми и весьма откровенными словами объяснить девушке, насколько он разозлен. Было видно, каких усилий ему стоило держать себя в руках и не повышать голос.