Мама отошла к плите:

— Мне отсюда вас обоих лучше видно, а вы кушайте, Урса Бенедиктович, кушайте!.. — И с умилением на лице пронаблюдала процесс заталкивания в рот Урсой целого голубца. — Вы кушайте, а я вам вот что скажу. Конечно, Люся никого не убивала, это понятно. Но что касается ожерелья…

— Она мне сама призналась, что ожерелье у нее и что вы его ей дали! — с полным ртом возмутился Урса.

— Да вы кушайте!

— Ты приходила в тот вечер к Богдану? — решила я все выяснить.

— Да, Фросик, я пришла к нему, а он уже мертвый, а на ступеньках у лифта сидит девушка и плачет. А на улице идет дождь, я присела к ней. “Голубушка, — говорю, — вы ему кто?” А она говорит: “Дочка”. Тут и я заплакала. “Мою дочку, — говорю, — всю истерзал, колдун проклятый, а его, законная, плачет за дверью!” Поплакали мы с нею так, поговорили. Я вижу, она в себя приходит и говорит: “Пойду, маме скажу, что он с собой покончил, то-то она обрадуется!” — “Как же это, — говорю, — твоя мама может такому обрадоваться?” А она только рукой махнула. А на улице дождь, а дверь в эту квартиру раскрытая стоит, как Люся ее и оставила раскрытой. И тогда я взяла зонт из коридора: “Иди домой, дочка, не стоит тут сидеть, позже приходи с матерью”. Она и ушла. И я эту дверь прикрыла и ушла к себе. Минуты через три — звонок. Открываю, а там девушка эта стоит, мокрая вся, и странно так на меня смотрит. “Вы, — говорит, — дали мне зонт…” — “Дала”, — говорю. “Спасибо, он дырявый”. И ушла. А я спустилась и повесила этот зонт на место, где он и висел. Вот так все и было. Не убивала она. Сказала, что отец покончил с собой. Это потом две эти вертихвостки стали мне объяснять: дескать, не мог Богдан этим ножом зарезаться! Вот этим мог, а этим не мог! Ерунда. Что было под рукой, тем и воспользовался. Урса Венедиктович, съешьте последний голубец — что ж его один оставлять?..

— Фросик, — бормотала она, — не толкайся коленками, что за привычка? С двадцати недель как начала толкаться!..

В шесть утра я была уже на ногах. Позвонила Лумумбе. Вкратце описала все свои сомнения и выводы насчет Ланского.

— И ты хочешь туда вернуться?

— Прослежу сегодня за ним до полудня и невзначай попадусь на глаза. Пусть думает, что он меня случайно нашел.

— Фло, что ты хочешь доказать?

— Что он — не Кира Ланский. Это раз. И, скорее всего, не психиатр. Это два. И он толкает своих же пациентов к самоубийствам. Это три.

— Фло, мне страшно, поговори со мной, — просит Лумумба на том конце провода. — Расскажи, что ты намыслила?

— Я должна поехать в Новгород и раскопать могилу.

— Нет! — сказала Лумумба.

— Да! — сказала я. — Если там лежат чьи-то останки, я напишу заявление в милицию, пусть проверят, кто сейчас под именем Киры зарабатывает себе деньги научным шпионажем! Этот самозванец выбирает себе в пациенты весьма интересных личностей! Он узнает заранее, чем эти люди занимаются в профессиональном плане, потом предлагает сделку. Самоубийство за деньги.

— Ох! — громко вздохнула Лумумба.

— И ничего не “ох”! Тебе ли не знать, что хроническии суицидник — тот же шизофреник: если его лечить в соответствующие периоды обострений, вполне может протянуть много лет.