Юлиан Семенов. 49 часов 25 минут
СУББОТА, 17.20
Бригадир Никита Строкач начал работать в руднике шесть лет назад. И с первого дня у него вошло в привычку, спускаясь в шахту, смотреть через прутья клети на фанерный потолок копра. Фанерный потолок взвивался вверх так же стремительно, как клеть падала в глубину. Строкач очень любил смотреть на то, как взвивался фанерный потолок. Но когда темнота обступала клеть со всех сторон — и сверху, и снизу, и с боков, — он всегда вздыхал, словно конь. Строкач, вздыхая, морщил лицо, на котором зло торчали ершистые черные брови и длинный мясистый нос. В тот день Строкача вызвал начальник отдела кадров и сказал, ткнув пальцем в высокого сутулого парня: — Этот к тебе. Парень улыбнулся Строкачу и сказал: — Здоров, товарищ бригадир. В клети парень лихо зацепил карбидку за пояс, вынул папиросы, закурил и, широко расставив ноги, спрятал руки в карманы спецовки. — Возьмись за потолок, — сказал Строкач, — качнет — опахало испортишь. — Переживу. — Дурак. — Мама не замечала. — Теперь заметит. Парень весело рассмеялся. — Бригадир, — сказал он, — я в шахту третий год лажу. Только раньше я на угле был, а теперь к золотишку перебрался. Клеть ухнула вниз. Она обрушивалась стремительно и с визгом, то и дело цепляясь за какие-то выступы в стволе шахты, и от этого раскачивалась, как люлька. Люда держались за поручни на решетчатом потолке клети, подняв руки, и поэтому были похожи на пленных. Один только новенький стоял, не поднимая рук, и курил. — Зовут-то как? — спросил его бурильщик Андрейка. — Меня? — Нет, начальника рудника... — А... Клеть пронеслась мимо сто пятнадцатого квершлага, и яркий свет ударил парня по лицу. Глаза у него были зеленые, а рот — яркий, резкий, прямой. — Меня зовут Толиком, — ответил он, когда клеть снова погрузилась в темноту. — Толиком? — переспросил Ермоленко, дорабатывавший последний год до пенсии. — Ласково тебя, однако, зовут. — А я ласку люблю, она мне сердце топит. Андрейка засмеялся. — А фамилия-то как? Ты наш, здешний, или в приезде? — В приезде. Фамилия мне Петухов. — Хорошая фамилия, — убежденно сказал толстый Сытин и вытер со лба пот. Он всегда потел, спускаясь в клети. Сытин был голубятником, а ни один голубятник не скажет плохого слова о петухах или гусях. Клеть завизжала, задергалась и стала. Шахтеры выскочили на площадку, запалили карбидки и, растянувшись в цепочку, пошли по рельсам к люку. Откинув крышку люка в сторону, они начали спускаться по узкому пятидесятиметровому колодцу в блок номер семнадцать. Там они разрабатывали золотоносную жилу. Первым в колодец залезал Строкач. Он спускался по лестницам быстро, по-обезьяньи. Его люди лезли тоже быстро. Петухов спускался последним, пятым по счету. — Эгей! — окликнул его Строкач. — Толик! Как ты там? — Лезу, — ответил тот, — ничего... — Смотри!.. — Не выходит. — Что? — Не выходит смотреть-то: электричества нету. В блок они спустились через пять минут. Блок был похож на большой зал с неровным, плохо подметенным полом. Когда Строкач спустился в блок впервые, ему сразу же вспомнился пол в краковской библиотеке. Во время боев за город Строкач ворвался в гулкое, пустое здание библиотеки: ему показалось, что сюда юркнули двое в черном. На полу валялись битые кирпичи и штукатурка с потолка. Книги тоже валялись на полу вперемешку с камнями. Среди книг лежал седой старик в черных нарукавниках. Его голову подпирал старомодный воротничок. |
