|
И чем несуразнее она была — тем лучше. Как-то я прочел, что несколько столетий тому назад во время упадка одной из китайских средневековых династий большой популярностью в высшем свете пользовалось такое блюдо, как мозги живых обезьян. Обезьяне отпиливали верхушку черепа и устраивали его под столом, в котором специально для этой цели были прорезаны дыры. Сверху ставили тоже специальные золотые тарелки с отверстиями. Оставалось только взять ложку и насладиться лакомым блюдом. Я модернизировал историю и перенес действие во французскую Экваториальную Африку, где властвовали кошмарные садисты колониалисты. (Конечно же, у них был любимый тост, который в переводе с французского звучал следующим образом: «За наших лошадей, за наших женщин и за тех, кто ездит на них». Очаровательно.) Я не мог запечатлеть на фотографии мозги и поэтому решил обойтись банальным каннибализмом. Мой друг Хьюберт Притчард, ставший позднее студентом художественного колледжа, слепил из глины маленький кулачок, который теоретически мог бы принадлежать пигмею. Мы положили руку на тарелку, а потом для того, чтобы придать изображению подлинную реалистичность и замаскировать глину, вывалили туда же содержимое десятицентовой банки с рагу. Рагу мы собирались съесть по завершении съемок, но, увы, так и не смогли преодолеть отвращения — слишком уж натуралистично выглядело получившееся блюдо. Я сделал снимок, после чего натюрморт отправился на помойку. Статью — и фотографию к ней — купили очень даже неплохо. Таким образом, работая в жанре приключенческого рассказа, вестерна, детектива, очерка, я хорошо освоил писательское ремесло — задолго до того, как сделал попытку сотворить мой первый научно-фантастический рассказ.
Задним числом я понимаю, что написание — и продажа — разнообразных выдуманных и псевдодокументальных историй было наилучшим способом отточить писательское мастерство. У меня имелась возможность быть плохим. Товар на этих рынках ценился вовсе не за литературные достоинства, и потому я мог всецело отдаться своему ученичеству — учиться писать, а также продавать то, что выходило из-под моего пера. Я был сознательным художником и знал, что делаю. Я не смотрел свысока на поток макулатурных изданий и не смеялся над ними — нельзя лицемерно писать и продавать свои произведения. Если не редактор, то читатель обязательно унюхает разницу. Качество моих работ стало выше, а их продажа на рынке шла все более успешно. Настало время подумать о научной фантастике, которая продолжала питать мой энтузиазм и интересовала меня больше всего на свете. То, что писатель-фантаст находился в Нью-Йорке после войны, видимо, не было решающим условием, но, конечно же, не могло не дать ему изрядного выигрыша. Там находились журналы — как и большинство редакторов. И, что было еще важнее, там жили сами писатели. Каждый был знаком с каждым, а центром взаимоотношений был клуб «Гидра». К этому времени меня уже неплохо знали в этом мире, так как я делал суперобложки для изданий НФ книг и делал иллюстрации для многих НФ журналов. Нельзя было не понять, что я сделался ярым поклонником научной фантастики с тех пор, как в возрасте пяти лет впервые взял в руки НФ журнал. Профессионально заниматься научной фантастикой было моей целью и величайшим удовольствием. В то время я делал большую часть иллюстраций для редактора журнала «Иные миры» («Worlds Beyond») Дэймона Найта. И потому, когда я написал свой первый НФ рассказ со звучным названием «Я прохожу сквозь камни», то обратился к Дэймону с вопросом: что мне с ним делать. Он купил рассказ, заплатил мне за него сто долларов и первым делом поменял название на «Проникший в скалы». Из чего я сделал вывод, что способен писать и продать научно-фантастические произведения, но должен серьезнее относиться к их заглавиям. В те дни существовало великое множество НФ журналов — никак не менее тридцати. |
