Изображая проснувшуюся диву, она, тянулась спросонья, зевала, тянула руки разминая кости, и вдруг подобно двум молниям из-за спины вылетали два клинка и, сверкнув в воздухе, впивались в измочаленную крышку от подвала. Лоне это упражнение приносило удовольствие.

Она научилась бросать клинки из-под ноги, с разворота, на бегу, в прыжке, и даже делая сальто-мортале. В доме не осталось ни одного заостренного предмета, который бы она не попробовала воткнуть в разбитую вдрызг деревянную крышку. Последнее, что она бросала, это был ее собственный, старый сапог, с заточенным напильником шпилькой-каблуком. Пролетев пять метров и три раза перевернувшись, сапог намертво прикипал к горизонтально стоящей крышке.

И вот сейчас эта, казалась бы никчемная наука пригодилась Лоне. Змея истекала кровью. Брезгливо поморщившись Лона взяла в руки подрагивающее, прохладное туловище и, закрыв глаза приложилась губами к порезу. Теплая кровь заполнила ей рот. Преодолевая отвращение, она постаралась представить, что пьет коктейль, кровавую Мери. Когда из змеи нельзя было уже больше ничего выдавить, Лона отрезала от нее кусок, сантиметров двадцать длиной и, завернув в салфетку, уложила на дно рюкзака. Это ее обед на сегодня. Остальную часть поддев ногой она отбросила подальше.

Солнце было уже почти в зените, когда она встретила на пути невесть каким образом выросший посреди пустыни куст колючего кустарника. Она срезала четыре тонких, но крепких и упругих стебля-ствола. А из остального древа разложила костер. Если бы сейчас кто-нибудь глянул бы на нее со стороны, он удивился бы. Белая женщина на пятидесятиградусной жаре греется у костра.

Через пять минут она ела жареное мясо. Лона пожалела, что не взяла всю змею, но возвращаться было поздно. На будущее урок, подумала она. Еще через час идти стало невозможно. Пятидесятиградусная жара гнала потоки обжигающего, горячего воздуха прямо в лицо. Пот застилал глаза. Лона решила устроить привал. На вершине песчаного кургана она устроила себе укрытие от солнца. Воткнув в песок четыре палки, натянула полог из парашюта.

Ей вспомнилась картинка по телевизору, о том, как сегодня потомки разбогатевших бедуинов, кочевников из Саудовской Аравии выезжают на два дня на природу, за город, и вот так же ставят палатки, или натягивают полог и кайфуют до понедельника. Жарковато вот только.

Она не заметила, как уснула. Ей снилось море, прохладное море, в котором она купается, заплыв далеко, далеко. Затем море сменилось водопадом в прохладном ущелье, она докупалась в ледяной воде до того, что ее тело покрылось ознобом и пупырышками, а зубы стали выстукивать барабанную дробь. На солнце надо, на солнце, греться. И в этот момент она проснулась. Действительность превзошла все ожидания. Грейся, не хочу.

Хороший сон, подумала Лона. Он дал ей возможность отдохнуть и собраться с новыми силами. Она уложила в рюкзак парашютную ткань, туда же воткнула четыре палки-растопырки, напялила на голову тюрбан, обвязала на восточный манер лицо платком, на глаза надвинула солнцезащитные очки и, сверившись на всякий случай с компасом, тронулась на восток. Из запаса воды, шестилитрового галлона, она випила уже треть, и все равно ей пить хотелось.

Как бы в гарем к какому-нибудь забытому богом посреди пустыни бедуину не попасть, подумала она. Восток, восточное направление сама ведь выбрала.

Затем ее мысли переключились в другое направление. Она представила себя на месте руководителя курсов выживания. Что он хотел этим сказать, выбрасывая ее посреди пустыни? Что она на второй же день, как только появится поисковый самолет, зажжет дымовую шашку, маша руками, заберите меня, я сдаюсь. Да в рюкзаке у Лоны было две дымовые шашки и две ракеты. Завтра должен появиться самолет, и завтра она может их зажечь.

Но стоит ли это делать? А не попробовать ли доказать, что она не слабая духом и телом? У нее как-то невзначай вкралась мысль, что ее по ошибке выбросили здесь, посреди бескрайнего моря песков, от которого до цивилизации топать и топать тысячу километров.