Действительно, мусорная корзина в углу комнаты была битком набита белыми хлопчатобумажными рубашками. Я вынул их и пересчитал. Ровно десять.

— Но нельзя же такое выбрасывать, — сказал я, — их всего лишь нужно постирать в горячей воде.

— На бирже никто не стирает рубашки, — возразил Бретт. — Мы покупаем их сразу упаковками по десять штук и в конце дня выкидываем.

Я сгреб рубашки, сунул их в стиральную машину, установил температуру в шестьдесят градусов, положил таблетку «Ариэля» в отделение для моющего средства и запустил стирку. Потом я вернулся в комнату Бретта поинтересоваться его дальнейшими планами.

— Я не могу здесь оставаться, — сказал Бретт, — у них даже «Блумберга» нет.

Понедельник, 7 января

Прием у доктора Рубик.

На ней был ярко-красный кардиган. Я заметил доктору, что кардиган ей очень к лицу.

— Муж подарил на Рождество, хотя не очень понимаю, с какой стати, ведь он знает, что я ношу только черное, серое и белое, — пояснила она и перешла к результатам моих анализов. — САП более десяти, — сообщила врач и добавила: — Что вызывает некоторую тревогу.

Я почувствовал, как вся кровь, что есть в моем теле, прилила к ногам.

— То есть я вернулся к тому, с чего начал, — уточнил я.

— Это определенно регресс, — согласилась доктор, — но не забывайте, оптимального результата в нашем деле сразу не достигнешь. И вы — не исключение. Достаточно высокому проценту мужчин с раком простаты требуется несколько разновидностей лечения, прежде чем мы скажем «все чисто».

Я рассказал ей о новых симптомах.

— Это нормально, — кивнула доктор и принялась перечислять различные «пути, по которым мы можем двигаться».

А я думал про себя: «Нет, доктор Рубик, по этому пути мы двигаться не будем, на этой дороге всего одна колея, и я потащусь по ней один. А вы только помашете мне вслед».

Выйдя из кабинета, я сообразил, что толком не слушал доктора и не запомнил, какое же лечение она теперь предлагает. Отправился в отделение лучевой терапии повидать Салли, но над дверью горела лампочка, означавшая, что в данный момент Салли наводит смертоносные лучи на другого бедолагу. В итоге я спустился вниз, где меня дожидалась мать. Она спросила, как все прошло. Я неопределенно хмыкнул и заставил себя улыбнуться. Не хотел сообщать ей плохие новости, пока она не довезет нас в целости и сохранности до дома.

Когда мать затормозила у свинарников, я выпалил: лучевая терапия не вылечила мой рак. Мать уронила голову на руль, машина загудела. Распахнув входную дверь, отец съехал вниз по пандусу. Я как раз вылез из машины.

— Что с твоей матерью? — спросил он.

Я рассказал ему о визите к доктору Рубик.

— Бедная Полин, — огорчился отец. — Помоги ей выбраться из машины, Ади. — Затем он принялся лупить себя кулаками по ляжкам и кричать: — Подавай в суд на чертову государственную медицину. Они явно облажались!

С целью прекратить дальнейшее самобичевание родителей я пошел к себе, от души надеясь, что они за мной не последуют. Мне хотелось побыть немного в тишине, а потом позвонить Георгине, но мать с отцом не желали оставлять меня одного.

— Они делают пересадку простаты? — спросил отец. — Потому как, если делают, можно взять мою, сынок.

— Надо было привязать кристалл к мошонке, — хлюпая носом, сказала мать. — Вреда от этого никакого, а ведь могло бы и помочь.

В конце концов я уговорил их отправиться домой и позвонил жене.

Трубку она взяла сразу:

— Адриан! Что тебе сказали?

— Мой рак «не совсем излечен», — ответил я.